Старший брат царя. Книги 3 и 4

В воскресенье восемнадцатого февраля выдалось яркое утро; солнце рассыпалось тысячами искр в снежинках на деревьях, крышах и по улице. Радостная игра света как-то потускнела, когда из ворот Никольского монастыря выехал царь Иоанн со свитой — верховыми отрядами схимников. Впереди два десятка. Немного поотстав, государь и его приближённые: сын и отец Басмановы, Вяземский, Скуратов и ещё пять-шесть опричных князей и бояр. За ним — отборная сотня охраны. Ехали медленно, горячие кони грызли удила, перебирали ногами, поднимая снежную пыль. Только под государем белый конь, у остальных — тёмных мастей. Всадники казались невероятно дородными: на каждом кольчуга под шубой, поверх неё — куколь схимника, однако ж без вышитого черепа на башлыке, под которым шапка — треух дорогого меха. Оружия не видно, но, стоит всаднику наклониться, сабельные ножны оттопыривают левую полу куколя. И непременная принадлежность — у луки седла приторочены собачья голова с оскаленной пастью и аккуратная метла: есть чем выгрызать и выметать крамолу!

Загадочная процессия пугала. Она чёрной тучей неотвратимо надвигалась на центр Пскова!

По совету князя Токмакова, предводителя и воеводы Пскова, все горожане у своих домов выставили столы с постными яствами. Женщины, дети держали хлеб и соль. Устрашённые люди крестились, рыдали, падали на колени... Но страшное облако уходило по улице, а люди продолжали стоять на коленях или лежать ничком на колючем снегу, не замечая холода. Никого не радовал весёлый, праздничный перезвон всех колоколен. Даже солнце, далёкое от людских тревог, вдруг потускнело и спрятало не по-зимнему яркие лучи за серыми облаками, быстро набегающими с заката.

Многие псковские начальные люди и гости видели государя Иоанна Васильевича в столице на праздничных выездах, в храмах на богослужениях. Сколько тогда серебра-золота, редких мехов и драгоценных камней было на украшениях государя! И сам он выглядел взлетающим орлом. А глаза — метали молнии! Хоть и страшен был его взгляд, но привлекало лицо его, порозовевшее то ль от мороза, то ль от возбуждения. Борода хоть и не была окладистой, но волос к волосу расчёсан, ухожена... То было, а сейчас... Ни одной блёсточки на сбруе и на одежде, везде ночь тёмная, ненастная. Лицо худое, потемневшее. А про бороду вообще доброго слова не скажешь — клинышек в несколько волосиков! А покляпость носа вон как увеличилась, клюву уподобилась, прости Господи! Вот глаза блеск сохранили, может, ярче горят! Вроде как в них огонь всеистребляющий!.. Смотрят бывалые люди на государя и не узнают его в этом схимнике. Ведь ему в этом году осенью всего сорок лет исполнилось, а перед ними старец древний! И, жалеючи себя, жалели и его!

В то время в Крому со златоглавыми храмами и пасхальным перезвоном со всех концов города подъезжали опричные начальные люди с малыми отрядами, остальные опричники охраняли выходы из города. На площади перед церквами царя встречало высшее духовенство во главе с игуменом печорским Корнилием. Государь, сойдя с коня, принял благословение, как полагается поцеловал крест и последовал в Троицкий храм на молебен.

Такое же благочестивое начало было и в Новгороде, но потом государь дал знак, и опричники принялись грабить беззащитный город, насиловать, убивать. Вот и теперь опричные сотники и десятники, окружив царя, ждали такого знака с тем, чтобы с криком: «Гайда! Гайда!» броситься вон из храма. Каждый из них уже наметил себе жертвы. Дело было за государем, а он, казалось, забыл обо всём, истово молился, даже падал на колени, следом за ним валились на холодный пол ничего не понимающие опричники.

А государь, поднявшись очередной раз с колен, поманил к себе стоящего недалеко священника и спросил его о Миколе-юродивом. Священник с низким поклоном ответил:

— Микола при храме тут, в келье.

— Веди, — приказал Иван. Недоумевающие опричники двинулись за ним. Он жестом остановил их, за ним последовал только Малюта.

Келья Миколы была на втором этаже пристройки в тёмном закутке. Света от лампады не хватало, потому дверь оставили открытой. Государь, низко наклонившись, вошёл в келью, за ним втиснулся Малюта, священник остался в коридоре. Микола встретил царя, упав ниц. Иван не решился сесть на непокрытое соломенное ложе юродивого, скамей в келье не было. Микола, подняв голову от пола, громко произнёс:

— Аз ждал тебя, великий государь!

Холодом повеяли на Ивана слова юродивого: во время моления государь не мог отделаться от мысли, что кто-то зовёт его к себе.

— Ну вот и встретились! — продолжал Микола, теперь встав на колени. — И не такой ты страшный, как говорят.

— Я страшен для врагов моих, Микола.

— И для-я вра-агов и-и для все-ех про-очих, — будто пропел юродивый. — А я-a не бо-ою-усь тебя-а.

— Тебе нечего бояться! Никто не тронет тебя. Я наказываю только врагов.

— Неправду молвишь, великий государь. Вон он, — Микола показал на Мал юту, — может кого хочешь убить! А мне надобно говорить только правду...