Старший брат царя. Книги 3 и 4

Впереди этого потока на чёрных конях, также в чёрных куколях, ехал государь со своим наследником Иоанном Иоанновичем, с Григорием Лукьяновичем Скуратовым и другими опричными князьями и боярами, недавно назначенными и потому ещё не известными людям. Вельможи подъехали к самому помосту, к которому начал прижиматься конь наследника, оттесняя коней царя и Малюты и не слушаясь узды. Иоанн Иоаннович вынужден был вынуть ногу из стремени и опереться ею об доску помоста.

Государь откинул башлык, обнаружив стриженную седую голову в бархатной сиреневой скуфейке. И сразу тысяча глоток опричников завопили: «Слава великому государю!! Слава! Слава!» Вопль был подхвачен собравшимися людьми сперва без лада, потом окрепший в рёв тысяч голосов: «Сла-а-ава-а!!» От рёва попрятались испуганные псы, с гомоном взлетели тысячи воронья.

Приговорённые повалились на землю, тот, кто из-за тесноты задержался, получил древком бердыша по голове. Клим с колен не спускал взгляда с царя. Тот, слегка кивая, оглядывал ревущую толпу. Увидав его профиль, Клима осенило воспоминание... Десять лет назад Клим стоял голым перед Иваном на реке Яузе, а государь в лицедейской одежде стрельца расспрашивал Клима о ранениях, а сам вот так же смотрел в сторону. Клим видел профиль и то же самое лёгкое кивание, но государя он не узнавал. Взаправду говорили, что с появлением опричнины Иван изменился обличием. Вот перед Климом крючковатый нос, усохший, подавшийся вперёд подбородок, просматривающийся через редкую бороду. Перед ним лицо семидесятилетнего старца в его-то сорок лет! Воистину шапка Мономаха придавила!

В это время государь поднялся в стременах, произнёс:

— Народ! — Опричники и приговорённые хорошо слышали царя, толпа замерла, но вороний гай размывал царскую речь. Тогда дьяк со свитком громогласно повторял, со словами: «Государь рече». — Увидишь муки и гибель! Караю изменников! Ответствуй: прав ли суд мой?

Первыми заревели опричники:

— Живи многие лета, великий государь! Погибель изменникам! — Народ, воодушевляемый разъезжающими верховыми стражниками, повторил крики опричников.

Государь, опускаясь в кресло, добавил:

— Дьяк, читай!

Дьяк поклонился государю и принялся читать длинный титул великого князя и государя всея Руси, который определил вину всех ныне выведенных на площадь. Однако ж из великого человеколюбия и из-за своей всем известной доброты государь повелел: десять дюжин виновных в меньшей вине немедля освободить. Далее он принялся читать длинный список помилованных. Наверное, государю надоело слушать, он шепнул что-то Малюте, тот сошёл с коня на помост и сказал слова два дьяку. Этот низко поклонился, и провозгласил:

— И другие прочие по сей грамоте, стоящие вон одесную, которым пожизненно разместиться на земщине. А ещё три дюжины с двумя разослать по монастырям, чтоб они отмолили грехи свои великие, это те, что ошую. Тем великим грешникам, изменникам и ворам, что перед лицом нашим, надлежит принять муки и гибель по делам ихним, таких восемнадцать дюжин с четвертью. — Дьяк закончил читать и, свёртывая свиток, поклонился государю. Тот перекрестился, тихо сказав:

— Начнём, благословясь.

И вновь над площадью загудел зычный голос дьяка со свитком: — Ивашка Михайлов Висковатый. — Приказные поставили на помост первого среди думных дьяков, а над площадью рокотали обвинения в предательстве, в желании погубить Россию. — Каешься ли в сих великих прогрешениях?

— Судья небесный видит мою невинность!

Слова Висковатова прервал трубный голос дьяка:

— Иссекать изверга всем, кто виновным считает его!

Его раздели, поволокли к столбу, привязали вверх ногами. Пока привязывали, он взывал к небу. Малюта подошёл первым к нему и отрезал ухо, кто-то подбежал и отрезал нос, другое ухо. Теперь несчастный стонал, захлёбываясь кровью.

Следом перед дьяком-чтецом поставили Фунтикова, друга Висковатого. Ему предъявили столь же нелепые обвинения. Приговор: «Сугрев и охлаждение»; его привязали около котла с водой к низкой скамье и принялись поливать то кипятком, то холодной водой до тех пор, пока не затих. Дальше всё шло без задержек. Произносилось имя, кратко читалась вина и уводили, кого привязывали к колесу, кого на большую плаху, иного около малой плахи ставили на колени, следующего волокли к виселице и, завязав руки за спину, ставили на пенёк и надевали петлю. Над площадью громыхал только голос дьяка, да топотали сапоги шустрых катов и приказных, доставлявших приговорённых к местам приведения приговора к исполнению. Но вот все места заняты, каты стоят около своих жертв, площадь затихла перед кровавой бурей!