Старший брат царя. Книги 3 и 4

— Ну, отграбились? Т-так вашу п-перетак! Аз есмь Фокей Трофимов, в-воевода Строгановых. У м-меня других д-дел нет, п-пришел с вами п-поболтать за четыре сотни в-верст. Мои в-вопросы: кто в-ваш атаман и где он? Кто голова в-вот этой в-ватажки? И назовите других в-ватажников, что с вами н-не пришли. Тот, к-кто ответит — д-десять п-плетей и отпущу. Остальных г-губной решать будет. Ну?

Что тут поднялось. Все разбойники в один голос завопили:

— Не разбойники мы!

— Не ватажники!

— Мимо шли, а на нас ваши напали!

— Тихо!! Значит, в-вас обидели! Ладно. Вы там готовы? — поднял Фокей голос. Издали ответили: «Готовы». — П-последний раз с-спрашиваю: будете говорить?

В ответ опять галдёж.

— Значит, не поняли м-меня. Раздеть вот этого, этого и т-того, его глазищи я на п-постоялом заметил. Готовы? П-пошли. Их тоже ведите, разговорчивее станут... Три ведра воды принесите...

Недалеко отошли. Фокей на поваленное дерево сел, рядом развороченная муравьиная кочка. Муравьи кинулись белые яйца спасать. Кивнул, без слов поняли. Голым мужикам петли верёвочные на руки и ноги, самих на муравьёв бросили, верёвки за кусты зацепили. Рёв на весь лес! Многие отвернулись, чтоб не видеть тела, облепленные муравьями. Через минуту наказанные хрипеть начали. Фокей знак дал, их с муравьиной кучи подняли, водой муравьёв смыли, на телегу отвели.

— П-продолжать, или отвечать будете?

Ватажники переглядывались, на рыжего бородача все смотрели. Тот крякнул и шагнул к Фокею.

— Не казни ребят, воевода. Я атаман тутошний! В тутошних краях старше меня не ищи.

— Л-люблю смелых! Звать к-как?

— Наумом Лихим кличут.

— Молодец, Наум! А ты знаешь, что тебя ждёт?

— Разумею: хоть за мной больших грехов нет, а схлопотать можно два столба с перекладиной. Но смотреть не могу, как ты истязаешь людей моих.

— Ха! А ты вроде к-как святой!

— Без святости мы. Но брал по малости и людей не терзал.

— П-проверю. А теперь у-укажи, кто меньше виноват. Дам плетей и отпущу.

— Из этих никто не виноват, я их смутил, с меня и спрос.

Фокей отошёл в сторону. К нему подвели атамана.

— Н-наум, ты мне по нраву — за своих людей стоишь. Могу взять на Вычегду, много не обещаю, но сыт будешь. П-пойдёшь?

— А на муравьёв не посадишь?

— П-провинишься — хлеще п-получишь. Не люблю вертёж. Однако ж п-по рукам?

— Быстёр ты, воевода... Пожалуй... иду!

— Ладно. Вроде как п-правильно соображаешь. Сей час п-появится галицкий голова с дьяком, с п-писарями. Дознаваться начнут. Н-на всех п-поклёп возведут, не отмоешься. Заранее разделить т-тебе надо...

Быстро договорились: троих Наум с собой брал, четверых отдавали голове галицкому, там оказался и прислужник постоялого двора, муравьями травленный. Остальных прямо тут, у дороги на обочину бросали, спустив порты, и отсчитывали по десятку горячих. Высеченные понимали, что легко отделались. Без шума исчезали, захватив с собой помятых и покусанных муравьями.

В этот момент налетел голова, на Фокея зашумел, как он смеет разбойников отпускать. Фокей, не дослушав его, гаркнул во всю мощь своей груди:

— Замолчь! Н-не ори! Я ещё громче м-могу! — И тише добавил: — Это не разбойники, а ребятишки р-расшалились, а ты их унять н-не мог. Пришлось мне...

— Вои мои тут! Твоих-то не видать!

— Верно, р-ребята у тебя — золото, с полуслова п-понимают. А ты, голова, подойди, на ушко с-скажу: если опять в округе шалить станут, п-приду и тебя голым задом вон на ту м-муравьиную кучу посажу!

...До Владимира добрались без помех. А вот дальше в Москву фокей с Юриями поехал один, Клим надолго задержался во Владимире — Неждан тяжело болел.

При встрече дорогого гостя Неждан с постели всё ж встал, да двигался еле-еле — это быстрый на ноги мужик! Роста он и так небольшого, а сейчас согнулся, сгорбился. На свою жизнь сетовал:

— Дохожу, брат Клим... белый свет не мил... А вот увидел тебя, полегчало.

— Доходишь, а чего ж молчал? Прислал бы весточку.

— Весточку... Между нами восемьсот вёрст, не ближний свет. Да и тебе не тридцать... Знахарки признали: сухотка, мол, пристала. Нет от неё избавления... Вот живьём и сохну помаленьку...

Клим руки помыл и тут же за него принялся:

— Давай посмотрю, что у тебя за сухотка.

— Прямо сразу?

— Сразу, а чего тянуть?

— Живот болит?.. А грудь?.. Кашляешь?.. Тут болит?.. А тут?

— Ты бы, Климушка, лучше спросил, где не болит. Проще было б.

— Молчи, молчи... Кашляни... Ещё...

После осмотра Клим сухотку отверг, а признал запущенную чахотку. Мол, хрен редьки не слаще! И начал лечить. Варил взвары разные. Потребовал сала гусиного, медвежьего, собачьего... Кормил строго шесть раз в день, сытную пищу при нём варили. Иной раз в постный день скоромным кормил, предупреждая, что грех на себя берёт. А Неждан посмеивается:

— На моей душе, брат Клим, столько грехов, что золотник собачьего сала не в счёт!

Через две седмицы Неждан, как говорится, на ноги встал: смело без палки по светёлке ходил. Тут на обратном пути домой Фокей с ребятами заехал. Рассказов было... Фокей похвалил Наума и его друзей — в Москве не баловали.