Старший брат царя. Книги 3 и 4

— А вот мне другое известно. Кто-кто, а ты знаешь, что Кудеяр Юрий Васильевич никого не обижал, боярам верил. А где он сейчас? Где сотни смирных кудеярцев? И ты сам помнишь, как боярин тебе данное слово сдержал.

— Всё верно, Тарас. Но у Юрия другое дело. Он назвался старшим братом царя, это принесло много несчастья всем. А вот когда жив был Гурьян, государь прислал своего боярина для переговоров.

— Грешишь, Клим. Ты лучше меня ведаешь, что Иван хитёр. Добреньким был, когда Казань воевать надо было. А в силу вошёл — всем качели да меч по вые. Нет, свет Клим, не будет мира на земле. Боярин бьёт раба, изгой — боярина, а царь и раба, и изгоя, и боярина не милует. Так ведётся испокон веков. Раньше, может, изгоев поменьше было. А мы все — изгои, и наша судьба воевать с боярами и с царём.

— Ладно, я грешу, а ты тоже сознайся — не столько воевать, сколько грабить. А? Твои люди не хотят ни сеять, ни жать, а жрать все готовы.

— Согласен — и воевать и грабить. Мы ведь тоже жить хотим.

— Где ж тогда разница между Кудеяром и простым разбойником?

— Не дело говоришь, Клим! Мы мужика не грабим. За обиженного мужика никого не пощажу!

— У боярина вы взяли хлеб и сено. А боярин на свои нужды дерёт мужика. Так кто в накладе? Почему мужик и барин проклинают хором Кудеяра? Вот деньги, богатство обираешь, это я понимаю, если при этом людей не тиранишь. И опять же взятое тобой богатство оплатит народ, но не сразу, не так заметно. Поэтому и Гурьян, и Юрий твердили: кормить людей и скот должны наши люди. Трудно здесь, в Московии, веди людей на украйны.

— Ты хочешь, чтобы мы стали казаками?

— В этом нет ничего дурного, казаки те же изгои. Но не всех примут в казачество, за иными грехов много тяжёлых, вот они вместо разбоя и должны стать настоящими кудеяровцами...

...Подобные разговоры шли изо дня в день. Клим старался внушить доброе и в то же время боялся, что в один прекрасный момент Тарас пошлёт его вместе с наставлениями куда подальше. Однако Тарас, хотя и хмурился, и возражал, а всё же слушал. Клим и этим был доволен, может, чего сохранится от бесед. Особенно когда увидел, что атаман ватажки повёл своих людей заготовлять сено. Значит, кое-что запало, даром не пропали беседы.

Время шло. Демьян не советовал Климу возвращаться в Уводье, раз поп предупредил. Неждан вызвался и сходил за «Травником».

Пришёл Сургун и принёс свежего, духовитого мёда.

Тарас, видя, что Демьян оживает, начал собираться в поездку по ватагам. Фокей был в дружине Кудеяра, но тут он обратился с просьбой: теперь он заикался меньше — только на первых звуках:

— Ат-таман, да-азвволь остаться.

— Остаться?! Зачем?

— Не покину его.

— Кого?

— К-как к-кого? Климентия.

— Зачем ты ему нужен? У него кругом друзья.

— И-и-и я с ним.

Впервые Фокей проявил небывалую твёрдость. Отговаривали его и Неждан, и сам Клим, а он твердил одно:

— Не-е, всё е-е-едино пойду. С-сзади п-побегу.

Все сдались. Неждан тоже начал помаленьку собираться. Он знал, что Клим по пути к Белому озеру хочет зайти в Москву. Они решили, что безопаснее всего идти нищими. Неждан ловко разыгрывал немощного старичка, а Климу притворяться не требовалось. Теперь к ним прибавлялся Фокей. Неждан достал ему нищенскую одёжку. Рубище никак не подходило здоровому кудрявому красавцу. Одели его, и все рассмеялись. Неждан громче всех:

— Из тебя нищий, Фокей, как из лыка тяж. Не быть тебе нищим! Слушай, Клим, давай его сделаем приказчиком. У меня во Владимире есть дьяк, он ему вид выправит. Купим ему подводу, а то и две, товара нагрузим. И повезёт он нас Христа ради в Москву. А?

— Ты ж хотел через Переяславль-Залесский идти. Тут ближе.

— Да, через Владимир подальше, но дорога потише, и опять же на лошади. А за Переяславлем дорога, говорят, стала дюже людной. Иван принялся Александровскую слободу укреплять.

Долго уговаривать Клима не пришлось, согласился:

— А товаром кожи возьмём. У меня в Москве знакомый кожемяка есть.

— Дух тяжёлый от кожи. Ну, ничего, выдюжим.

Демьян чувствовал себя всё лучше и лучше. Опираясь на плечо Клима, пробовал гулять во лесу. Уж ягодки спелые начал есть. Лицом посветлел и всему радовался.

А на Ильин день, что двадцатого июля, лёг он спать и не проснулся.

...На третий день состоялись первые поминки... В этот же день с малой дружиной уехал Тарас. В другую сторону ушёл бортничать Сургун...

Юрша, назвавшись Климом, думал, что с прошлым покончено навсегда. И вот прошло пять лет, а сердце вновь сжимает тоска, когда пришлось расставаться со спутниками. На этот раз Клим был твёрдо уверен, что никогда не увидит больше Сургуна, этого вечного старика, пропахшего воском и мёдом. Больше он не принесёт известий из Суздаля, и всё будет забыто.

А о Кудеяре, наверное, услышит либо песню, либо сказку. Скорей всего, не о Тарасе, а о князе Юрии, тут больше интересного для сказки.

Прощаясь, Тарас крепко обнял Клима и сказал:

— Хоть и берут меня сомнения, но всё ж, наверное, ты прав, Клим. Приду когда-нибудь на Белое озеро, всё расскажу.

— А как найдёшь? Там дебри ведь.