Старший брат царя. Книги 3 и 4

— Наверно... Вашему голове скажу, чтоб не наказывал. И запомните: вы никогда не кудеярили! И никаких атаманов не видели! А раньше болтали по дурости. А ну повторите! Евсей... Ты, Быструн... Помните — эта ложь во спасение! Грех на себя беру. А теперь — бегом за Худяком, а то, не ровен час, замёрзнет. Да растолкуйте ему всё как следует. И чтоб спали сию ночь на своих местах. Идите.

Стражники поклонились:

— Спаси Бог тебя, господин воевода. — И задом пятились до двери.

Ахий проводил их мимо казаков и, вернувшись, усмехнулся:

— На зады на рысях пошли! Не сбегут по дурости?

— Не думаю. Приказчикам скажи, пусть забудут о случившемся.

В день отъезда Клим, уже верхом, заметил в стороне Евсея, Быструна и третьего незнакомого стражника. Тронул коня к ним, те стащили шапки, хотя мороз крепкий был с ветром.

— Ты и есть Худяк? — спросил Клим. — Шапки-то наденьте, без ушей останетесь.

— Аз — Худяк, господин воевода.

— Кудеярил?

— Ни в жисть, господин воевода!

— А с атаманами якшался? Охранял их?

— Как можно, господин воевода!

Клим поманил его и, склонившись с седла, тихо спросил:

— А если по правде: похож я на того атамана?

— По правде — не похож. Вклепался. Прости, воевода!

— То-то. — Погрозил пальцем и отъехал.

До следующего места сбора чуть не двести вёрст. После ночёвки в каком-то остроге ехали ходко. Останавливались, только чтоб чистить ноздри коням от наледи да и самим поразмяться, пробежав с версту, держась за стремя. И снова в седло. Кругом белым-бело, и небо белёсое. Низкое солнце облаками укуталось — видать, и ему холодно, вон как мороз щёки пощипливает! И мчатся они по дороге, в три следа накатанной по Сухони-реке. По сторонам вешки саженные натыканы, уже до половины засугробленные. Справа и слева до берегов — голоса не хватит. И там синие-синие леса стоят, а вон на всхолмках избы дымятся. Тут у дороги шалаш поставлен, рядом костёр горит и старновка постелена — ежели желательно, перекусить можешь и отдохнуть. Услыхав конский топот, из шалаша хозяин вылез. Но нашим недалеко осталось, мимо промчались.

Пути-дороги дальние позволяют хорошо поразмыслить. Однако ж надо быть ладно одетым, чтоб при таком морозе с ветерком и свободно в седле сидеть, и думу думати... К Климу начинает возвращаться прежняя сноровка... Вот опять соберутся люди, и будет он, как прежде, обучать их воительству. Эти вои за саблю много лет держатся, ею хлеб свой зарабатывают. И теперь им нужно внушить, что побеждают не силой, а умением, ловкостью, а чаще хитростью. Бердыш и копьё многие в руках не держали... И ещё стрельба из лука и ручницы, обязательно при движении. А самое главное — эти люди должны понять, что обучение необходимо им и их подчинённым. Тут нужно... На этом месте остановились размышления Клима, и горько и смешно стало: видать, умер лекарь-Клим, а крылья расправляет Клим-воинник! Вот тебе и зароки...

Вспомнились беседы с мудрым старцем Сургуном, с Гурьяном, с Нежданом и вот в последнее время с Аникой и отцом Назарием — все в один голос твердят о его воинском мастерстве. А вдруг они правы? Может быть, именно в этом и есть указание свыше! А он топорщится, как овца неразумная! И вспомнил он, что в сложных обстоятельствах ему вдруг приходили единственно правильные решения! Правда, наверное, поздно начинать службу с сорока лет. Может быть, действительно, с сотника или с тысяцкого, как предлагал Аника. Россия воюет со многими — и в Ливонии, и на севере с финнами и шведами, да и с поляками и Литовским княжеством дружбы нет и не будет, а с татарами на юге война каждый год, так что прославиться есть где. А вдруг узнают? Впрочем, воды много утекло, да и выпячиваться не следует.

Подумал так, и тут же начал ругать себя за гордыню сатанинскую: вишь — уже воеводой себя мыслит!.. А всё ж — почему так ему мыслить нельзя? Ведь на деле от него ущерба русской славе не будет, а наоборот! Будут гибнуть люди? Будут! И до него, и после него станут гибнуть, но при нём — меньше, а побед больше! Вот так! Это что: великокняжеская кровь заговорила или наваждение?!. Ладно, поживём — увидим!

А жизнь шла своим чередом. Вот и последнее поселение, последний сбор... Обратно в Соль Вычегодскую поехали, минуя Великий Устюг, северными просёлками, благо давно не было метелей и больших заносов. Как вышли на Северную Двину, Гулька опередил поезд — поехал с известием.

Клима встретила Вера — стоит на крылечке, полушубок на плечи накинула... Боже мой, какая ж она красивая! Румянец во всю щёку, чернобровая, сияющие чёрные глаза полны любви и радости. Каждый сразу поймёт, что с нетерпением ждала она Клима и вот дождалась! При посторонних не бросилась на шею, а стояла, руки прижав к груди, придерживая полы полушубка и улыбалась. Уехал к себе Фокей, увёл коней Гулька. Клим вошёл в избу, разделся, а Вера стоит у двери всё так же в полушубке. Подошёл Клим к ней, обнял её, как и обещал английский лекарь, обеими руками. Уронила она полушубок, приникла к нему... Не было никакой размолвки, да и не могло быть — такая она родная и близкая!