Стартует мужество

…На разбеге самолет бросает из стороны в сторону. Фонтаны воды и грязи, поднятые воздушным винтом, залепляют стекла кабины, забивают тоннели масляных и водяных радиаторов. Однако эскадрилья взлетела. Моторы работают на предельном температурном режиме. Сбавив до минимума обороты, идем в район прикрытия. Успели вовремя. К Пархвитцу приближались небольшие группы вражеских бомбардировщиков. Бой был не очень упорный, но продолжительный. Одну за другой мы отбивали попытки противника нанести удар по нашим танкам.

Мотор моего самолета начинает давать перебои, тряска все увеличивается. Долго ли он протянет на таком режиме?

Наконец последняя атака отражена. Танки снова пошли вперед, громя остатки фашистских войск.

На обратном пути мы с ведомым садимся на ближайший аэродром Ёльс. Надо установить причину тряски мотора и определить, можно ли лететь дальше.

Отворачиваю масляный фильтр. Так и есть: на нем следы стружки подшипника.

 — Надо менять мотор, — говорит подошедший инженер.

 — Товарищ командир, — старается опередить мое решение Шапшал, — вы садитесь на мой самолет, а я полечу на вашем.

Он смотрит на меня умоляющим взглядом, верный и бесстрашный боевой товарищ.

 — Какая, Федя, разница, все равно не дотянет.

 — Мне что, я один, а вас Тамара Богдановна ждет…

 — Как по-вашему, — спрашиваю у инженера, — выдержит мотор еще минут двадцать?

 — Может быть, и выдержит, — отвечает он, — но лететь, конечно, рискованно.

Что ж, нам не впервой рисковать, полетим. С трудом оторвавшись от земли — здесь такая же грязь, как и на нашем аэродроме, — мы поднялись в воздух. Соблюдая максимум предосторожности, ожидая каждую секунду полного отказа двигателя, я все-таки дотянул до «дома».

 — На честном слове прилетел, — осмотрев самолет, задумчиво говорит Тамара. — Непонятно, как мог мой коллега выпустить такую машину…

К утру мотор на моем истребителе заменили. Но о вылете не могло быть и речи. Полоса пришла в полную негодность. Появись здесь сейчас пара «фоккеров», и пропали наши самолеты.

 — Гнилая же, братцы, зима в Германии, — говорит Шапшал. — Мыслимое ли дело: в феврале идет дождь…

 — Теперь мы, как в сказке, будем у моря ждать погоды, — делает вывод Петров.

Этот разговор натолкнул меня на мысль — заранее пригладить размокший грунт на полосе. Наступят заморозки, и мы сразу поднимемся в воздух. Ведь нам и нужен теперь всего один вылет: наши танки уже захватили первоклассный бетонированный аэродром Бриг.

Три дня по-весеннему светило солнце, даже в лесу начал таять снег. И все это время на аэродроме работал трактор, приглаживая землю. Люди жили одной мыслью — любыми средствами вырваться из плена распутицы и перелететь поближе к фронту. Метеоролога окончательно замучили, требуя от него похолодания. Будто и в самом деле погода зависела от него.

И вот однажды перед вечером подул холодный ветер, на влажных тропинках появилась тоненькая корка. На следующее утро, едва занялась заря, весь полк по тревоге собрался на аэродроме. Техники и механики стали готовить самолеты к перелету. Я сел в машину и попробовал рулить, она побежала, как по бетонке: полоса надежно промерзла.

На рассвете все эскадрильи поднялись в воздух. Прижимаясь к земле, мы благополучно пробили завесу снегопада и вскоре приземлились на аэродроме Бриг. Здесь все говорило о стремительном наступлении наших танковых соединений. На стоянках мы увидели совершенно исправные немецкие бомбардировщики и истребители. В авиамастерских тоже стояли отремонтированные самолеты всех типов, включая даже огромные ночные разведчики «дорнье».

 — Вот где был «Гитлер капут», — смеется Петров.

 — А что ж им оставалось делать, — отвечаю ему. — Без горючего-то не полетишь.

Да, за Одером наши крепко всыпали гитлеровцам. Фашистские молодчики, очевидно, бежали так, что только пятки сверкали. Напрасно Гитлер клялся лично повести в атаку последний взвод и применить «такое оружие, от которого содрогнется мир…». Теперь было каждому ясно, что дни его «третьего рейха» уже сочтены, что сорок пятый год станет годом нашей победы.

Вот бывший немецкий штаб. Он оборудован по последнему слову техники: огромные фотолаборатории, штурманские классы с тренажерами. Рядом — многочисленные склады с моторами и запасными частями. И все это брошено. Даже ордена, аккуратно упакованные в коробки, не успели увезти.

На некотором удалении от штаба видны низенькие серые бараки, обнесенные колючей проволокой. Там, содержались военнопленные. Они-то и построили эти прекрасные аэродромные сооружения. А где теперь несчастные узники фашистского плена? Угнаны в тыл Германии? Расстреляны? А может быть, их успела освободить Красная Армия?

На ночлег мы остановились в соседней деревне Мольвиц. Когда шли туда, обратили внимание на большой серый обелиск, стоявший рядом с киркой. На каменной плите были высечены фамилии жителей деревни, погибших в первую мировую войну.

 — Вот это списочек! — замечает Кузьмин. — И только из одной деревни. А сколько их по всей Германии? — И, помолчав, добавляет: — С нашими отцами воевали. Чего им надо было?