– Ну да, он там директор. А подчиняется он как раз Вере: она по всем химическим заводам главная. Вам что, Витька не говорил? Вера у него – главный химик в СССР, заведующая кафедрой высокомолекулярных соединений в университете, директор института таких же соединений в Академии наук, сама академик… и первый заместитель Председателя НТК. Ва-ажная такая у нас Верка барыня…
– А Витя писал, что она химиком работает… – растерянно пробормотала Мария Николаевна.
– Да, химиком. Это она придумала резину искусственную, полиэтилен, полихлорвинил, все прочие пластмассы. То есть не придумала их, а придумала, как их делать сколько угодно. И у меня и Славки она была научным руководителем в университете…
– Так столько же ей лет-то?
– А вот этого никто не знает! Да и никому это неинтересно…
– Как это неинтересно никому? Мне, например, очень даже интересно! Она же жена моего сына!
– Тебе тоже это неинтересно. Пап, скажи ей…
В университете Вера с делами покончила к десяти часам и тут же, не откладывая следующую задачу в долгий ящик, отправилась в Консерваторию. Там ее давно уже знали, так что спустя пять минут она вошла в довольно просторную мастерскую, пропитанную запахами свежеструганного дерева и лакированных досок:
– Добрый день, Евгений Францевич, – поздоровалась она со стоящим у верстака мужчиной, – я пришла разобраться с вашей жалобой на поставленные скрипки. Не могли бы вы мне рассказать, что заставило вас написать рекламацию?
– Девушка… вы хоть немного в инструментах разбираетесь или просто отписку для начальства составить пришли?
– Думаю, что немного разбираюсь, и даже не совсем немного. По крайней мере, хороший инструмент от плохого отличить смогу. И меня интересует, что произошло с конкретной партией, не испортили ли партию во время доставки, или даже кто-то подменить ее сумел: были уже такие прецеденты. Но вы-то инструмент должны просто по виду узнать: вам что, дрова вместо заказанных скрипок одесские поставили? Или московские подсунули?
– Ну, я бы не стал называть одесские дровами… хотя да, качество у них… вы правы, даже московской фабрики – и то лучше.
– И в чем же дело? Скрипки в дороге промочили, что ли?
– Если бы! Испорченные мы бы здесь поправить хотя бы смогли! А нам прислали – вы просто не поверите – пластмассовые поделки! Вы представляете: скрипки, изготовленные из пластмассы!
– Так из Тугнайска вам отправили пять сотен черных скрипок?! Тогда понятно, у консерватории на такую партию просто никаких денег не хватит…
– Каких денег? Нам их поставили, как написано в накладных, в счет программы развития культуры! Вы представляете: развитие культуры – и скрипки из пластмассы! Они бы еще картонные литавры нам прислали…
– Тогда я не понимаю, чем вы недовольны. По звучанию скрипки не уступят инструментам Гварнери и Страдивари… кстати, вам с какими индексами их поставили? «С» – это звук со скрипок Страдивари скопирован, «А» – Амати… хотя это для альтов и виолончелей, «Г» – Гварнери дель Джезу…
– Вы что, серьезно это говорите? Как может пластмассовая игрушка сравниться с божественным звуком инструмента Страдивари?
– Ну, лично я разницу просто не слышу. То есть со Страдиварями и Гварнерями не слышу, а вот насчет Амати… по мне, так у тугнайских черных альтов звук даже глубже и в то же время ярче, чем у Амати.
– Девушка, вы хоть когда-нибудь в жизни своей слышали, как звучат инструменты старых мастеров?
– Иногда слышала, но не часто: у меня дочка совсем маленькая, когда она спит, я стараюсь все же не играть. Так что раза два в день, не чаще.
– Я спрашиваю про инструменты старых мастеров, – несколько растерянно решил уточнить Евгений Францевич.
– И я про них говорю. У меня дома сейчас есть два альта Амати, две скрипки и один альт Гварнери и шесть скрипок Страдивари. Еще виолончель Гварнери и… одна виолончель вроде как Амати, но без сертификата. Да, и ваших две скрипки у меня тоже есть, но их я берегу на черный день.
– Вы… вы… а откуда у вас все эти инструменты?
– Есть у меня подруга, которая знает, что я люблю на скрипке иногда поиграть, вот она везде, где дотянуться может, мне старые скрипки и покупает. Я, конечно, ей за инструменты деньги отдаю, но пока они не очень-то и дорогие: за самую дорогую скрипку я отдала хорошо если шесть тысяч фунтов британских. Правда, сама эта подруга вряд ли отличит скрипку от бубна, и покупает довольно много инструментов… не очень хороших, но дареному коню в зубы не смотрят, а деньги там вообще смешные. Зато московская областная музыкальная школа полностью старыми итальянцами и французами обеспечена – хотя я и думаю, что там чуть ли не половина – подделки. Но мне-то плевать, главное, чтобы звук был хороший. Так вот, у тугнайских скрипок он идеальный, а чтобы в этом убедиться, мы сейчас с вами сходим ко мне и вы сами сравните. А заодно… у меня еще один альт есть Амати, но поврежденный, вы не согласились бы его взять на реставрацию?
– Поврежденный Амати… а далеко идти?
– Тут минут пятнадцать неспешным шагом. Ну что, пошли?
По пути Евгений Францевич почти все время молчал, но в конце концов не удержался: