А еще товарищ Молотов озаботился по поводу импорта разных тканей. Вот только чтобы обеспечить этот импорт, пришлось немного обездолить отечественных меломанов: почти весь тираж пластинок с новыми записями Вивальди и Бетховена был отправлен в Швецию (откуда они быстро разошлись по всей Европе). Иосиф Виссарионович поэтому даже выразился в том плане, что «можно было бы заранее выстроить еще пару пластиночных заводов» – но он и сам прекрасно понимал, что НТК делает все, что может. А обеспечивать фабрики сырьем на текущий момент было гораздо важнее… впрочем «музыкальный голод» слегка утолили выпуском гибких пластинок на лавсановой пленке: качество у них было, конечно, так себе, зато и стоили эти пластинки копейки (на самом деле их продавали по девяносто копеек в конверте буквально из газетной бумаги), а то, что они не стереофоническими были – так вообще плевать, у народа стереопроигрыватели редко водились…
Кстати, гибкие пластинки и за рубежом определенную популярность приобрели, хотя «официально» их в Европу вообще не экспортировали. Зато довольно много их отправлялось в Монголию и в Корею (а для записи соответствующей музыки в Благовещенске была организована студия звукозаписи). Там и оборудование было попроще (использовались американские рекордеры, работающие на «номинальной» скорости), и тиражные станки попримитивнее были… А вот электрофоны для «ближнего зарубежья» были гораздо более сложными. То есть сами по себе они были практически такими же, как и любые другие, только комплектовались они натриевым аккумулятором, обеспечивающим часа три непрерывной работы, и ручным генератором, которым этот аккумулятор можно было подзарядить где-то в степи. Вот только особой популярностью они пользовались не у кочевников Монголии, а у корейских крестьян: их, по мнению Веры, о таком феномене узнавшей еще летом, привлекала не столько музыка, сколько возможность подключения к аккумулятору небольшого фонарика, позволяющего ночью освещать жилище не рискуя его при этом сжечь…
Когда Валентин Ильич узнал об этой особенности «проигрывателя для кочевников», он с некоторым недовольством поинтересовался у директора выпускающего эти агрегаты завода:
– Ну и зачем мы за свои, между прочим, деньги обеспечиваем всяким монгольским и корейским мужикам все эти радости? Эти же электрофоны мы им продаем вообще по цене ниже себестоимости!
– Это мы международную солидарность трудящихся демонстрируем, и во всем мире об этом знают.
– Да всем плевать на эту солидарность, и никто почти про нее вообще не слышал!
– Кому надо – тот слышал. Но эти, то есть те, кому надо, не слышали от том, что в качестве отхода производства Благовещенский завод электрофонов выпускает еще и армейские радиостанции, с такими же батареями и генераторами, и выпускает их по паре сотен в сутки.
– А зачем тогда мне про солидарность в уши лил?
– Распоряжение Лаврентия Павловича. Сначала всем говорить про солидарность, вот я и привык…
– И правильно привык. А ты не думал у себя и цех по производству нормальных пластинок поставить? А то когда одна фабрика на всю страну…
– Не думал и думать даже не стану. У нас и так с людьми сложности, а уж новое оборудование осваивать… там технология совершенно другая, специалистов нет и готовить их долго. Да и смысла особого в Благовещенске такую фабрику запускать нет: если Дальний Восток пластинками обеспечивать нужно, то фабрику лучше в Комсомольске или Хабаровске ставить: там хотя бы с транспортом проще…
Тогда, летом, Валентин Ильич даже распорядился подготовить проект новой пластиночной фабрики в Комсомольске, но пока еще даже проект полностью закончен не был…
А вот популярность «новой музыки» в Швеции оказалась невероятно большой, и завод в Лианозово теперь практически полностью «на зарубеж» и работал…
Вера, сообщив Лаврентию Павловичу о том, что с музыкой она пока покончила, сказала не совсем правду. То есть сама она играть точно больше не собиралась: все же получалось у нее это дело не очень хорошо, а сидеть и десятки раз повторять одно и то же (а потом смотреть на совершенно невыспавшуюся Мишину физиономию) ей совершенно не нравилось. Но вот насчет того, что денежки она считать умела, товарищ Берия не ошибся – поэтому, когда у нее в голове что-то вдруг красиво уложилось, она срочно вызвала Олю Миронову в Москву:
– Так, девочка, нам… стране срочно нужно заработать у буржуев кучку денег, большую такую кучку, и ты нам в этом поможешь. Только тебе придется изрядно постараться…
– Я… я постараюсь.
– Вот и отлично. Ты где-то через недельку… через две недельки отправишься с концертом в Стокгольм. Не одна отправишься, но сегодня к нам приедет еще парочка таких же, как и ты, самодеятельных музыкантов. И, само собой, толпа музыкантов уже профессиональных. Но с профессионалами все просто будет: отыграете пару раз концерты Вивальди и Бетховена, может еще Баха добавим… а вот тебе придется отдельно попотеть. Так что поживешь недельку у меня, мы с тобой придумаем рекламу для буржуев…
– А что рекламировать?