Старуха

Эти мысли пронеслись в его голове в одно мгновение. Он даже не успел определить, насколько эти его соображения резонны и правдоподобны, имеют ли они хоть что-то общее с действительным положением дел. У него не было ни времени, ни желания задаваться этими вопросами. Просто его мысли отчего-то устремились в таком направлении, и именно эта непонятно откуда взявшаяся версия происходящего, как гвоздь, засела в его мозгу.

Ну а хоть бы и так, – тут же подумал он, как околдованный, глядя в её светлые искрящиеся глаза и отчётливо сознавая, что готов смотреть в них до бесконечности, до полного изнеможения и самозабвения. – Что из того? Пусть она и не любит и никогда не полюбит его по-настоящему, как он хотел бы того. Главное, что он любит её. Так, как никого ещё не любил. И, быть может, не полюбит никогда. И раз она по каким-то ведомым только ей причинам снизошла до него, – да-да, именно снизошла, он не обманывался на этот счёт, – то почему бы не воспользоваться этим? Ведь другого случая может и не быть. А точнее, наверняка не будет. На основании своего пусть и не слишком богатого жизненного опыта он знал, как обидно и горько бывает упустить свой шанс, не так уж часто представляющуюся возможность достигнуть чаемого, удовлетворить свои самые заветные желания. А тут тем более всё так предельно ясно и недвусмысленно. Она сама идёт навстречу, протягивает ему руку, прямо говорит о том, что согласна и готова на многое. То есть происходит то, что он не представлял себе даже в самых бурных и откровенных фантазиях, о чём и мечтать не смел. Но жизнь, как нередко случается, оказалась невероятнее самых буйных мечтаний и преподнесла ему сюрприз, превосходивший самые смелые его ожидания, от которого он оторопел и никак не мог опомниться.

Но, понимая, что время не ждёт, что дорога каждая секунда и надо действовать, ковать железо, пока оно горячо, он сделал над собой усилие и попытался сосредоточиться на той главной, генеральной цели, которую он всё отчётливее видел перед собой. Он ясно сознавал, что нужно быть круглым дураком, совершенным кретином и простофилей, чтобы не использовать такой уникальный случай, который наверняка больше не повторится. И если он упустит его, даст маху, опростоволосится, то, скорее всего, никогда не простит себе этого, будет жалеть об этом, казниться и язвить себя запоздалыми упрёками до конца своей жизни. Чем бы она ни руководствовалась, каковы бы ни были её мотивы и действительные чувства к нему, искренна она была или же просто решила от скуки позабавиться с ним немного, – не всё ли равно? Какая разница? Для него главное – его собственные чувства. Он любит её, желает её, хочет быть с ней. Хоть ненадолго, хоть чуть-чуть. Остальное не имеет значения. А дальше будь что будет…

Ариадна тем временем, раздосадованная его непрекращавшимся безмолвием, шевельнув ресницами и притенив ими глаза, с капризной интонаций проговорила:

– Ну почему ты молчишь? Это, в конце концов, просто невежливо. Я ведь и обидеться могу. – И она надула губки и чуть отстранилась от него.

И только после этого, всерьёз забеспокоившись, что она, устав терпеть его странности, в самом деле может потерять внезапно возникший интерес к нему, изменить свои намерения и предоставить ему возможность наедине с самим собой обдумывать и анализировать сложные извивы и изгибы своих чувств, сомнений и недоумений, он обрёл наконец дар речи и, проглотив застрявший в горле сухой ком, хрипло, немного не своим голосом выдавил из себя:

– Может быть… поднимемся ко мне?

Произнёс – и сам удивился: неужто он сказал это? Неужели у него хватило духу?

Её тонюсенькие, красиво очерченные брови изогнулись под острым углом: она задумалась. Или сделала вид, что задумалась. Так как, придя сюда и начиная этот разговор, очевидно, прекрасно знала, к чему он приведёт, и, вероятнее всего, заранее приготовила ответ.

– К тебе? – протянула она будто в сомнении. – Ну не знаю… А где ты живёшь? – И тут же коротко хохотнула: – Хотя чего это я – я ж и так это знаю.

Миша, однако, совершенно не разделял её приподнятого, игривого настроения. Ему было совсем не смешно. Он относился к происходящему очень серьёзно. Пожалуй, даже чересчур.

– Ну так как, пойдём? – по-прежнему слабым, придушенным, каким-то чужим голосом спросил он. – Ты согласна?

Она, словно проникшись его томительным, смятенным настроем, спрятала свою насмешливо-кокетливую улыбку, до этого почти беспрерывно бродившую по её губам, вскинула на него глаза, засиявшие каким-то новым, неописуемым светом. И от этого её взгляда его снова бросило в жар.

– Ну что ж, пойдём, – немного помолчав, сказала она. И в знак своего согласия положила свою мягкую тёплую ладонь на его кисть и чуть-чуть сжала её тонкими нежными пальцами.