Старуха

Но, точно подталкиваемый какой-то неведомой силой, не в состоянии остановиться на полдороге, он, затаив дыхание и стараясь ступать ещё осторожнее и тише, сделал шаг, потом другой. И, подавшись вперёд и вытянув шею, выглянул из-за двери и бросил взгляд влево, в сторону спальни.

Она была пуста. На кровати никого не было. Только вдавленные подушки, смятая простыня, скрученное, наполовину сползшее на пол одеяло. Всё привычно, буднично, как всегда. Словно и не было тут никого. Словно всё это лишь померещилось ему.

Но он, наученный горьким опытом, не обольщался. Ни на минуту не позволял себе отдаться утешительным иллюзиям. Он знал, что не померещилось. Что всё было на самом деле. Она, приняв облик Ариадны, проникла в его дом, чтобы… А вот этого он уже не знал. Её намерения в отношении него были неизвестны ему. Впрочем, догадаться было нетрудно. Ведьма и при жизни, и в ещё большей степени после своей кончины достаточно чётко дала понять, к чему она стремится, какова её конечная цель. А также то, что она не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего и сжить со свету тех, кого она по ведомой только ей причине возненавидела лютой ненавистью. Ненавистью, которую она унесла с собой в могилу. Но оказавшейся настолько живучей, что она продолжала полыхать и за гробом и опалять тех, кто стал её объектом.

Ещё раз пересилив себя, Миша сделал ещё несколько шагов вперёд и приблизился к спальне. И тут же почуял стоявший здесь тяжёлый, удушливый запах, напоминавший запах серы. А затем уловил ещё более отвратительный смрад, сильно смахивавший на трупное зловоние.

Мгновенно почуяв подступившую к горлу тошноту, он бросился к окну, резко распахнул его и долго всей грудью вдыхал хлынувший в комнату свежий, чистый осенний воздух.

XV

Придя на лужайку перед сараем, Миша увидел товарища не склонившимся над любимым велосипедом – картину, к которой привыкли и он, и все Димоновы приятели, – а сидящим без дела, сложив руки и поникнув головой, на пороге опустевшего стойла, в котором не было больше «железного коня». На его лице читалась невыразимая, неизбывная тоска. Он был близок к отчаянию. Могло показаться, что он потерял близкого, дорогого человека, без которого не представляет своей жизни, без которого его существование потеряло всякий смысл. В какой-то мере так оно и было. Его, похоже, слабо волновало то, что он сам едва не погиб вместе со своим велосипедом, что лишь по счастливой случайности он остался цел и невредим и не разделил печальную участь «железного коня». Более того, в иные, самые чёрные, тягостные минуты, ему начинало казаться, что, может быть, лучше бы так и случилось.

Димон не представлял, что ему теперь делать, чем занять себя. Он по привычке ежедневно приходил в сарай, открывал его и подолгу смотрел внутрь, будто всё никак не мог поверить, что это действительно случилось, что его велосипеда больше нет. С удручённым, потерянным видом он стоял на пороге, зорко вглядываясь в самые дальние и тёмные углы, будто, несмотря на очевидность, надеялся на что-то невероятное. На чудо. На то, что каким-то невообразимым, фантастическим образом его заветная мечта материализуется и в один из дней «железный конь» снова окажется на своём месте. И он вновь усядется на его упругое кожаное седло, крепко сожмёт в руках его закрученный, как рога у барана, руль и, навалившись на педали и крутя ими всё быстрее, понесётся в необозримую, бескрайнюю даль, с наслаждением ощущая бьющий в лицо ветер и в который раз переживая непередаваемое чувство безграничной лёгкости и свободы.

Но чуда не происходило. Всякий раз сарай оказывался пуст. И безумная Димонова надежда с каждым днём слабела и чахла, пока не увяла совершенно. И, кажется, именно сегодня он понял это окончательно. Понял, что прошлое не вернётся. И дело было даже не в велосипеде как таковом, а в той особенной, трудно уловимой и почти не выразимой словами атмосфере, которая рассеялась и бесследно пропала вместе с ним. И вернётся ли она снова, почувствует ли он опять тот трепет в груди, опьяняющую пустоту в голове и неизъяснимую лёгкость во всём теле, как если бы он на какое-то время переставал ощущать притяжение земли, – он не знал. Хотелось верить, что да. Но что-то внутри подсказывало ему противоположный ответ. Ничего не вернётся. То, что ушло из его жизни, ушло безвозвратно. И отныне будет жить только в его памяти. И быть может, и оттуда с течением времени сотрётся…

– Привет, – буркнул Миша, приблизившись к другу и остановившись в паре шагов от него.

Тот перевёл на пришедшего унылый, безразличный взгляд и вяло качнул головой.

– Здоров, коль не шутишь, – вымолвил он после паузы, во время которой словно раздумывал, стоит ли отвечать.

Миша скривился.

– Да уж, щас самое время для шуток!

Димон чуть приподнял брови, точно удивляясь чему-то.

– А почему бы, собственно, и нет? У нас это всегда неплохо получалось… – И, вдруг пристально взглянув на товарища, с безрадостной, помятой усмешкой проговорил: – Что ж нам ещё остаётся, как не шутить?