Старуха Кристи – отдыхает!

Я и не предполагала, что в Москве могут быть подобные здания, вернее хижины. Длинное, приземистое, одноэтажное сооружение смотрело на мир тусклыми, грязными окнами, на двери отсутствовала ручка, и я ободрала пальцы, пока сумела открыть ее. Перед глазами предстал длиннющий извилистый коридор, темный и вонючий.

Из-за дверей раздавались звуки выстрелов, детский плач, музыка и громкие вопли. Население барака смотрело телик, воспитывало детей и ругалось.

За дверью с цифрой 2 стояла тишина, я сначала постучала, потом толкнула створку, та оказалась не заперта.

Крохотная, едва ли десятиметровая комната выглядела убого. Давно не мытое окно, подоконник с облупившейся краской, стены, покрытые ободранными обоями, на полу доски, выкрашенные темно-коричневой краской, а в углу железная кровать с панцирной сеткой, на которой валялась газета. Веры не было, и похоже, что она сюда не приезжала, потому что вещи отсутствовали.

Я покусала губу. Хорошо, пусть Калягина продала все: мебель, посуду, люстры, но личные вещи? Милые сердцу мелочи? Зубная щетка, в конце концов! Или Вера собиралась провести остаток жизни на койке без матраса и постельного белья? И куда подевалась сама Калягина?

Поколебавшись минуту, я толкнулась в соседскую комнату.

– Кого черт принес? – не совсем трезвым голосом заорал мужик в грязной футболке.

Перед ним на столе громоздилась сковородка с жареной картошкой, бутылка пива и лежал батон колбасы.

У окна стояла женщина в ситцевом халате, а с дивана, застеленного ковром, таращился болезненный, худосочный ребенок, очевидно, девочка, потому что в ушах у нее покачивались огромные, по-цыгански ярко-золотые серьги.

– Надо чего? – рявкнул хозяин.

– Не знаете, где Вера Калягина?

– Кто? – рявкнул парень.

– Соседка из второй комнаты, женщина, которая недавно купила ее.

– Мы и не слыхивали, что кто-то приобрел конурку, – тихо сказала тетка в халате, – как Ленька до смерти допился, она пустой стояла, уже два года небось.

– Значит, не видели?

– Нам недосуг за другими приглядывать, – продолжал злиться мужик, – своих делов хватает.

– Извините, – улыбнулась я, пытаясь установить контакт с ним, но он начал мрачно тыкать вилкой в картошку, потеряв ко мне интерес.

– Вы ступайте в двенадцатую, – посоветовала женщина, – там Анна Михайловна живет, у ей спросите, она тута всю жизнь колготится, могет знать.

Я пошла по коридору, но нужная комната оказалась заперта на огромный, театрально-бутафорский висячий замок. В конце концов ноги привели меня на кухню, где две тетки неопределенного возраста ссорились из-за места на плите. Увидав постороннюю женщину, они не прервали своего увлекательного занятия и лишь мимоходом огрызнулись:

– Никого мы не видели.

Я принялась бродить по коридору и бесцеремонно заглядывать во все комнаты. Добрая половина обитателей барака пребывала в пьяном состоянии, их трезвые собратья не желали разговаривать, лишь бурчали:

– Тут постоянно жильцы меняются, за всеми не углядишь.

В конце концов я устала и захотела пить. Стоит ли упоминать о том, что нигде мне не предложили чаю и не пригласили сесть? Плохо воспитанные, злые люди держали незваную гостью на пороге, торопясь вытолкать ее в коридор.

И только слегка пьяноватая бабка из пятнадцатой комнаты проявила милосердие.

– Да ты садися, – она пододвинула мне колченогую табуретку, – передохни.

Я мужественно вытерпела запах перегара и повторила прежний вопрос:

– Значит, новые жильцы не въезжали? Никаких женщин по имени Вера?

– И, милая, – всхлипнула бабка, потом она уцепила со стола эмалированную кружку и принялась жадными глотками пить воду, – тут разве всех упомнишь? Один помер, другая мужика убила, третья повесилася… Сама зачем сюда заявилась?

– Комнатку хотела купить, – соврала я, – вторую.

– Ты чего, – выпучила блеклые глаза старуха, – с горы упала? Хуже места, чем наш барак, во всем свете не сыскать, чисто ад на земле, беги отсюдова, пока жива, здеся людя, как мухи, мрут! Бац и нетути…

По щекам бабки потекли мутные слезы. Старуха пошарила на подоконнике, выудила из-за грязно-серой тряпки, заменявшей занавеску, початую бутылку с наклейкой «Водка Комсомольская» и спросила:

– Глотнешь со мной?

Я помотала головой.

– Брезговаешь? – надулась бабка. – Так у меня тут заразы нету.

Не желая обижать приветливую бабуську, искренне предлагавшую «угощение», я поспешила соврать:

– Язва вчера открылась.

– А-а-а, – протянула пьянчужка, – тогда ясно, здоровье беречь надо, ею не купить ни за какие денежки, правильно, девка, молодец.

Сделав прямо из горлышка пару глотков, старуха совсем повеселела.

– Эх, слышь, я все про вторую комнату расскажу!

Уставшая от беготни по городу, я тупо сидела на жесткой табуретке, не особо следя за путаной речью бабки.

– Сначала там Ванька жил, его здеся гнидой прозвали…

Следовало встать, попрощаться и идти назад, к метро, но стоило вспомнить бесконечный путь к автобусной остановке, как вся моя решимость пропадала.

– Машка Кольке башку сковородником проломила, – журчала бабка, не забывая прикладываться к бутылке, – он не помер, идиотом стал, отправили в дурку, а Машке срок дали, и правильно…