Старые истории

Профессор глазами похлопал.

— Не знаю, — говорит.

— А это, не в пример По, наша русская речка. Свои родные водные артерии следовало бы знать, товарищ профессор. А на что мне итальянская По? Я не агрессор какой-нибудь, чужие земли завоевывать не собираюсь. Обойдусь и без этого лишнего знания.

И отбыл в свою дивизию.

Отличных ребят выявила гражданская. Какие глубокие, самобытные характеры, какие яркие, неповторимые личности. Такой, как Чапаев, не один ведь был. Жаль только, что один — Фурманов.

Вот, что называется, повезло человеку, я Василия Ивановича имею в виду, что был около него Фурманов. Коммунист кристальный, преданный идее, и в людях разбирался, и о том, что вокруг происходило, правильное представление имел. Позиции его были ясны, помыслы чисты, перспективы виделись ему прекрасными и захватывающе интересными. Живой человек был, вперед умел смотреть.

Это он принес в наши дни, сохранил, обеспечил бессмертие Василию Ивановичу Чапаеву. В его образе слились правда жизни и правда искусства. Потом появился фильм замечательный Васильевых. Мальчишки по пятьдесят раз его смотрели. Он заново родил Чапаева и его славных бойцов, он родил и прекрасного актера Бабочкина.

А вы думаете, эта кинолента на экраны вышла «на ура»? Ничуть не бывало. Нашлись люди, которые считали, что такой Чапаев — оглупление образа, что фильм поэтому вреден и его нельзя показывать широкому зрителю. Пришлось выдержать битву, но мы победили.

А вот нам, конармейцам, не поймешь — повезло или не очень. С одной стороны, вроде бы повезло, потому что Исаак Эммануилович Бабель, который состоял при политотделе 6-й кавалерийской дивизии и печатался в «Красном кавалеристе» под псевдонимом К. Лютов, был писателем чрезвычайно талантливым. Но, с другой стороны, вроде бы и не повезло, потому что, будучи писателем чрезвычайно талантливым, он создал о Конармии чисто писательскую вещь. Тогда мы этого не поняли. Да и где было понять, если он дал своим героям имена и фамилии живых людей, командиров и бойцов Конармии, но образы их лепил по законам художественной литературы, то есть как хотел.

Оговорюсь сразу: я говорю здесь не о той книге Бабеля «Конармия», которая существует сегодня, которую все знают, а о ее первом варианте. Отрывки из нее впервые появились в 1924 году в журнале «Красная новь».

Сейчас-то я думаю, Бабель по молодости да по неопытности дал своим героям реальные имена. Писал он ярко, сочно, обнаженно, что в те годы было характерно для нарождающейся советской литературы, да мы-то в этих тонкостях не разбирались. Я лично грубости, скабрезности вообще не терплю. А иные молодые писатели этим очень увлекались.

И пошел ко мне поток писем, личных и коллективных. Конармейцы даже протоколы собраний присылали: несогласны были с прочитанным.

Хочу отметить, что Бабель в силу того положения, которое он занимал в Конармии, не мог судить о ее жизни по большому счету. Он просто не имел такой возможности, а поэтому судил узко, в зоне доступности. Да, думается, он задачи всеохватного показа такого сложного организма, каким была 1-я Конная армия, и не ставил. И не назови он сверхточного адреса и реальных имен…

Допустим, меня нимало не задело такого рода «мое» выступление перед конармейцами: «Ребята… у нас плохая положения». В смысле языка, как я уже, по-моему, говорил, со мной писатели до сегодняшнего дня норовят весьма вольно обойтись. А когда я прочел, что мы с Ворошиловым ехали на длинных рыжих кобылах в одинаковых кителях и сияющих штанах, расшитых серебром, мне бы и надо понять, что все написанное — сказка. А я вместо этого посмеялся про себя, узнав из журнала, что Ворошилов надо не надо палит в воздух из маузера и рвет на себе ремни — уж очень это на него непохоже. Через минуту я об этом и думать забыл.

Но вот комдив Апанасенко не сумел примириться с тем, что у него «мясистое, омерзительное лицо». Видно, он о себе был лучшего мнения. И Тимошенко не по душе кое-что пришлось, а ему особенно повезло: в первом варианте «Конармии» ему было отведено очень весомое место.

В текст попал и старый анекдот: начальник штаба армии — между прочим, бывший офицер Генерального штаба, — накладывает на прошение резолюцию: «Возворотить изложенного жеребца в первобытное состояние». Это почему-то очень задело Климента Ефремовича:

— Пора прекратить легенду о безграмотных буденновских командирах, не умеющих написать трех слов. Они писали не только резолюции, но и оперприказы не хуже белых генералов!

В общем, народ мой взбунтовался.

О 1-й Конной армии я могу говорить красноречиво, долго и, наверное, надоедливо. Что поделаешь, я ее люблю. История 1-й Конной армии — одна из самых красивых. В каких трудах она создавалась, ведь у нее были не только сторонники, но и противники. Но все-таки она родилась, и страницы ее боевой жизни — одни из самых славных в истории гражданской войны.

Конечно, люди попадались разные. Были и жулики, были и насильники, но мы немедленно от них избавлялись. Настоящая армейская дисциплина, подтянутость, гордость за свою воинскую часть — вот что отличало конармейцев.