Старые истории

Весь напрягся, слушаю. И вот ветер донес до меня далекий собачий лай. Если бы очень далеко — не различить. А так — значит, жилье близко.

Надеяться на то, что мы самостоятельно найдем дорогу в Романовскую, было абсурдно. Сейчас важно было просто добраться до людей, определиться на ночлег, а уж утром, узнав поточнее дорогу, снова двинуться в путь.

Как же я не люблю такие номера! Считаю, каждый должен на совесть делать свое дело. Тогда и этаких несуразиц не будет. Подумаешь, степь! Не пустыня же. Здесь люди живут, право-лево, север-юг понимают.

Речь в этом духе я и произнес перед шофером, когда вернулся к машине. Рассердился. Во-первых, время теряем. Во-вторых, то же самое. А в-третьих, Демьян с нами. Человек нам себя доверил, а мы его в ночь-полночь по степи мотаем. Раз разрешили с собой ехать, значит, и за жизнь его ответственны. Ситуация же, каждому понятно, какая, рассказывал: вторая повстанческая волна.

— Поедем туда, — махнул я рукой в сторону, откуда лаяли собаки. При этом накинул на себя самый уверенный вид: в критической ситуации кто-то должен быть безмятежно спокоен и самоуверен, иначе — паника. А если кто-то, значит — я.

Тронулись и через самое непродолжительное время вкатили в какую-то станицу со стороны огородов. Бубнов вышел, стукнулся в хату. Через какое-то время в черном проеме двери появилось белое привидение — старик в подштанниках и нательной рубахе.

— Что за станица, отец?

— Романовская.

— Ну ты даешь! — ахнул Бедный. — Ночью, без всяких ориентиров! И вот на тебе — Романовская!

Затрудняюсь определить, почему этот случай произвел на поэта такое сильное впечатление. Видимо, в призрачном свете автомобильных фар мои действия выглядели загадочными и отдавали шаманством.

Нашим общим знакомым он рассказывал об этом приключении примерно так:

— И когда мы заблудились, Буденный вылез из машины, зашел поглубже в степь, сделал руками какие-то дикие пассы, потом ударился о почву, распластался в траве и затих. Поднялся, ковырнул и пожевал землю, плюнул, понюхал воздух и сразу определил правильное направление.

Это была, разумеется, не последняя моя встреча с Демьяном Бедным — виделись регулярно, в разное время, но наша поездка в Романовскую станицу запомнилась мне особенно не только из-за пережитых тогда волнений, но, скорее всего, из-за моих друзей. Даже через много лет они нет-нет да и напоминали мне этот случай, с завидной настойчивостью требуя:

— Семен Михайлович, расскажите, как вы жевали землю?

Я и рассказывал. Потому что приятно иногда вернуться в прошлое — к своей молодости, которая ушла, и к своим друзьям, которые тоже ушли. Рассказываешь, и встают они в памяти, как живые.

Мы отдавали революции кто что мог, не скупясь, что у кого есть. Свои силы, свои способности, свое время, свой покой, свои жизни, в конце концов.

Демьян Бедный отдал революции свой талант. Нет, точнее так будет сказать: он отдал свой талант в жертву революции. Он развернул его в тот ракурс, придал ему ту направленность, которые потребовало от него время. Демьян Бедный был умный, рассуждающий человек. Думаете, он не понимал, что его стихи к моменту, частушки, раешники станут непреложной принадлежностью определенного периода и останутся навсегда в нем, и только в нем? Что с ним они родились, вместе с ним и отойдут в прошлое? Он на это шел сознательно. И не популярность его волновала, хотя она была какая-то бешеная. Просто это был его вклад в революцию. Он верил, что наш народ способен на великие дела, что он преодолеет и нищету, и безграмотность, и разруху, и бескультурье. И жизнь в старой России станет новой и прекрасной. Перед Демьяном Бедным сияла великая цель. Поэтому положил он свой поэтический дар на алтарь Отечества…

Нет, я не спорю, великий талант можно отдать миру, все время помня о себе как о его хранилище. Я это понимаю. Может быть, это даже миссия. Но также я понимаю, принимаю и ценю полную выкладку себя на пользу Родине. Даже если выкладка эта немного натирает плечо. Такие люди — навечно в памяти народной…

II ЕСЛИ У ВАС НЕТУ ТЕТИ Повесть

По утрам Анну Павловну будило солнце. Оно счастливо лупило ей в глаза, как бывало в детстве, но относилась она к нему уже много спокойнее — не так, как когда жила на новенького.

Солнце безличило дома напротив, из-за спин которых выбиралось, — они были слепые и одинаково серые, просто огромные остывшие чугунные чушки. Казалось, в монолитах этих жить невозможно — негде.

Но там жили. И в частности, даже знакомые Анны Павловны, которые почему-то всегда знали, что творится у нее в доме. Они, наверное, были вооружены перископами и приборами ночного видения.

Кажущаяся доступность Анны Павловны провоцировала соседей на дружбу, удалось даже как-то заманить ее в гости. Но у хозяйки были такие злые глаза, что Анна Павловна немедленно наложила вето на возможные взаимные контакты и к себе ответно не отозвала. Больше и ее не пригласили.