Старые истории

Мужа она предупреждать забывала, а может быть, не делала этого нарочно, в наказание за неразумную покупку, сделанную на рынке в Хельсинки. И поэтому всегда носилась за ним с щеткой.

Перекинув ногу на ногу, Анна Павловна полюбовалась ею и решила, что пора наконец заняться венами. Это благое намерение отвлекло ее ненадолго, потому что четкий план дня уже выстраивался в ее дисциплинированном мозгу, и надо было браться за его осуществление.

Телефонный звонок негармонично вклинился в плавный ход ее мыслей. Звонила Алла Аркадьевна, лучшая подруга с работы.

— Смывай с себя крем и быстро приезжай, тебя директор ищет. Я тебя уже полчаса прикрываю.

— Интересно знать, как ты это делаешь?

— Говорю, что у тебя, как у жены министра, есть дела и поважнее, чем у нас, грешных.

— Ах ты умница моя, добрая душа. Однако зря стараешься, у меня отгул. Я и кадры предупредила, и в книгу записалась. А что академику нужно?

— Не говорит. Мы не его уровня, видать. Это вы с ним в сферах вращаетесь, а мы уж тут, внизу, как девки дворовые.

— У некоторых девушек дворовых, помнится, был обычай по поручению вышестоящих инстанций несимпатичных в лес заводить, чтобы оставить там на съедение волкам. А то и яблочком румяненьким угостить. Отравленным.

— Выдумаешь тоже. Отзвони академику-то.

— Нету меня, нету, — сказала Анна Павловна. Нажала рычажок и накрутила директорский номер.

— Иван Потапович, это Анна Павловна. Говорят, вы меня разыскиваете.

— Вы помните, что сегодня большое отраслевое совещание?

— Да хоть десять. Моих вопросов там не будет.

— Вам надо прийти.

— Не приду, Иван Потапович. Там и вас будет достаточно.

— Анна Павловна, я что-то погано себя чувствую. Думаю, до конца рабочего дня не досижу.

— Вся жизнь — борьба. Болезни надо превозмогать.

— Эх, никто меня не жалеет.

— Бедный вы наш. Валидол за щеку и прямым ходом на заседание. Это мой вам совет. Единственный. А если уж совсем невмоготу, Ванюшкина пошлите. Его хлебом не корми, дай потолкаться среди начальства.

— Вот этого-то я в нем и не люблю. Потом, как вы знаете, я готовлю приказ об его увольнении. Так что отправлять его сейчас на совещание в некотором роде неэтично. Так вы решительно не придете?

— Решительно. У меня важные дела, а вы меня отвлекаете.

— Ладно, как-нибудь выкрутимся.

— Я в этом не сомневаюсь.

Повесив трубку, Анна Павловна уставилась пустыми глазами в окно. И в них отразилась самая людная улица Москвы.

Анна Павловна прослушала себя — не заговорит ли в ней совесть, не потребует ли она похода на совещание? И, странное дело, совесть молчала.

«Широкая возможность есть отличные бифштексы появляется тогда, когда у человека уже нет зубов», — вспомнила Анна Павловна англичан. Это она к тому вспомнила, что начала замечать: в ее отношение к работе стало проникать равнодушие. Оно беспокоило. Всего ведь добилась: своя лаборатория, тщательно, с любовью подобранные сотрудники — умны, дельны, разве что «девка дворовая» осталась от прежнего созыва. Дело не просто по душе, а верно найденное, угаданное, единственное, для которого и была она, видимо, создана. И дело это шло, и шло хорошо.

Но вдруг начала Анна Павловна понимать, что в последние годы для нее важнее и значительнее стало готовить вкусную еду, до хруста крахмалить мужу рубашки и рассматривать его несравненную физиономию. И формулы, которыми пестрил еще совсем недавно ее мозг, те дурацкие и не совсем дурацкие догадки, которые посещали ее регулярно, начинали не выдерживать такого сравнения.

А до пенсии было еще ой как далеко!

Решив, что такие мысли заведут ее куда не приведи господь, Анна Павловна насухо вытерла все сомнения — отгул есть отгул. И погрузилась в приятные рассуждения. Все было и всяко бывало. Сейчас жизнь давала ей передышку. Шла белая полоса, и из нее надо было выколотить все прелести.

Нажатием клавиши Анна Павловна осветила экран телевизора и обнаружила в нем сидящих вокруг стола людей. По внушительному глобусу — предмету ее черной зависти — и прическе ведущего поняла, что вклинилась в клуб путешественников.

Один такой отутюженный путешественник сообщил ей, что сокотрийская женщина — самая раскрепощенная из женщин стран мусульманского Востока. Но это, однако, не избавляет ее от тяжелого ежедневного труда. И в этом труде она очень активна.

Тут эту раскрепощенную активистку и показали. И была она ничего себе, хороша. Стояла такая пряменькая, стройненькая, с какой-то ношей на голове. «Труд не согнул сокотрийскую женщину, — подумала Анна Павловна. — Не согнет и советскую».

Она вытащила из своих схоронок ведро, со звоном наполнила его почти кипящей водой, шмякнула туда тряпку и отправилась в столовую, которая одновременно служила мужу спальней. Натянув резиновые перчатки за рубль тридцать копеек и в который раз посетовав на то, что выпускающие их поганцы забывают, что у женщин бывают не только птичьи лапки, но и нормальной величины руки, Анна Павловна отжала тряпку и смачно плюхнула ее об пол.