Старые истории

Тут зазвонил телефон. Анна Павловна не без труда поднялась и, бросив на ветер пару неологизмов, сняла ближайшую трубку.

Звонила очередная лучшая подруга Лена Карамазова.

— Павловна! Можешь быть свободна, атташе-кейс я купила.

— Слава аллаху.

— Ну уж не до такой степени свободной. Сапоги моей Таньке надо. Готовь сани летом, сама понимаешь. Те деньги, что дала, на них и пусти.

— Больше нет никаких указаний? Может быть, требуется построить дворец или разрушить город? Только прикажи, мы все могём.

— Нет, все. Свистни, когда муж уедет в командировку, приду потрепаться. А если раньше сапоги купишь, звони само собой.

Анна Павловна положила трубку и немедленно сняла ее снова: звонила Алла Аркадьевна.

— Забыла спросить, лекарство достала?

— Алла, я не могу достать эту заумь. Советский Союз ее не импортирует.

— Брось! Ты да не можешь! Скажи просто — не хочешь. А не можешь, так зачем тогда было за министра замуж выходить? Всем вам на наши нужды наплевать. Зажрались. Совсем от народа оторвались. Знать. Голубая кровь. Наркомовская дочка!

— Я в такой форме разговаривать с тобой отказываюсь. Я могу достать только те лекарства, которые у нас есть. А про твое даже никто не слышал. Чего ты разошлась? Случилось что-нибудь?

— Тебе не понять.

— Где нам, дуракам, чай пить.

— Отчет о работе за месяц с меня требуют.

— Кто?

— Ванюшкин.

— Скажи ему, что это не его дело. А вот я приду послезавтра и вправду с тебя отчет потребую. Готовься.

И Анна Павловна повесила трубку.

Нельзя сказать, что настроение у нее стало лучше, чем прежде. Но птицы пели, солнышко в окно припекало, халат она скинула, осталась в трусиках и в майке. И вот в этом культурном виде шуровала тряпкой, в нужный момент смывая ее в ведре, по углам.

И вспомнилось ей тут, как ее лучшая подруга, дочка замечательного полководца, наняла домработницу. Та вот также достигла самых труднодоступных, потаенных мест ее квартиры, а потом смылась с частью особенно полюбившихся ей вещей. По непонятной случайности дорогих также и сердцу хозяйки. Лучшая подруга заявить-то в милицию заявила, но там совершенно резонно спросили имя, фамилию и отчество лихой домработницы. И выяснили, что нанимательница паспорта предложившей свои услуги стахановки в глаза не видела. Так что милиция — и винить ее в этом невозможно — оказалась бессильна. Но лучшая подруга, работая под девизом «Сделай сам», через месяц после побега встретила свою старательную помощницу на улице и уж так за нее ухватилась — весь МУР отрывал, еле оторвал. Знай наших.

Анна Павловна переползла в холл, думая о том, что же у них можно украсть? Если судить по ее, выходило, что польститься — так, чтобы рисковать, — не на что. Разве книги?

Часа через полтора с протиркой полов было покончено. Полюбовавшись своей работой, хозяйка дома сочла, что теперь самое разумное встать под душ. Но в ванне плавали замоченные с вечера мужнины сорочки, их она в прачечную не носила, считала, что там уродуют воротники, собственно, единственное, что и должно отлично выглядеть, потому что муж не дрова колет и пиджак на службе прилюдно не снимает.

Поэтому Анна Павловна просто насухо растерлась мохнатым полотенцем, влезла в джинсы, набросила кофточку и решила, что, прежде чем приняться за стирку, неплохо бы пропустить чашечку кофе.

С ним она опять устроилась в кресле и покейфовала десяток минут. Но тут в дверь позвонили.

На площадке стояла невысокая молодая женщина, одетая во все хорошее. Плащик темненький, чуть потерявший новизну от сухой городской пыли и соприкосновения с многолюдной текучей толпой. Припудренные улицей туфельки, сумочка модная и свежая прическа, от которой слабо пахло еще не до конца улетучившимся лаком. Еще бы полчасика, и запаха совсем не осталось бы. А вот глаза были чуть растерянными, немного смущенными и очень грустными.

— Это квартира Ивана Васильевича? — спросила она.

— Его самого. Да вы проходите, чего на лестнице стоять?

Женщина зашла как-то опасливо, оглянулась беспомощно. «Не москвичка», — уверенно решила Анна Павловна.

— Слушаю вас.

— Я к Ивану Васильевичу, я его избирательница, он наш депутат. Я почти прямо с вокзала — рано неудобно было приходить, так я в парикмахерскую забежала. А на вечер у меня уже билет взят, я туда и обратно.

— Как зовут вас?

— Ирина.

— А меня Анна Павловна. Не в добрый час вас идея с парикмахерской посетила: Иван Васильевич уже на работу уехал. Поезд обратный во сколько?

— В шесть… В восемнадцать.

— Раздевайтесь, что-нибудь скумекаем.

Пока Ирина снимала плащ, Анна Павловна пошла звонить мужу на работу. Оказалось, что он уже успел укатить в Совмин. А когда вернется — неизвестно. Можно было бы отправить Ирину в министерство, к помощнику, но Анна Павловна не была приучена с бездумной легкостью распоряжаться людьми — их временем и чувствами. Когда в юности своей она сначала удивлялась, а потом даже позволила себе возмутиться тем, что отца ее одолевали просьбами, засыпали жалобными письмами, подстерегали в местах его обычных прогулок, чтобы вручить ему какое-нибудь заявление, он сказал ей: