Старые истории

Их «жигуленок» являл печальный вид. Всю прошлую неделю сыпал ленивый дождичек. Осень и есть осень, что с нее спросишь? Но последние три дня, отменно солнечные, подсушившие грязь, вводили в заблуждение, заставляли забыть, что впереди ожидает долгая зимовка.

И машину следовало вымыть, чтобы ее гнусный вид не нарушал общего содержания горячо любимого Анной Павловной города.

Анна Павловна звякнула ведром. На этот звук к ней ринулось человек пять мальчишек, до того со вкусом гонявших мяч вокруг клумбы. Сработал павловский рефлекс.

Шестиклассники с некоторых пор были ее закадычными друзьями. Началось с макулатуры. За Аннин Павловнин счет пионерское звено достигло каких-то недосягаемых вершин в сборе этого ценного сырья. За старыми газетами явилась сначала та парочка, что неслась сейчас к ней первой, — рыженький длинный Витя и коротышка Петя. В ее дверь они позвонили как к себе домой — что было сил и безостановочно.

Анна Павловна, уже отвыкшая от маленьких детей, хотела было на них собак спустить, да передумала: поняла, что перед ней стоят не негодяйские хулиганы, а ангелы, посланные провидением.

— Вот что, тимуровцы-гвардейцы, — сказала она, — если подождете и поможете, будете всю жизнь за меня молиться и ручки целовать.

— Ручки не будем, — сказал маленький, кругленький, впоследствии оказавшийся Петей.

— А богу молиться?

— И богу не будем, — сказал впоследствии Витя.

— Тогда входите.

Анна Павловна взяла стремянку, подставила к антресолям и, приказав тимуровцам-гвардейцам держать лестницу, полезла.

Дело в том, что когда Анна Павловна выходила замуж за своего министра, она не знала, что он такой барахольщик. Под словом «барахло» подразумевалось истинное барахло, а не просто вещи.

Ни газет, ни журналов он не выбрасывал вообще. Когда квартира основательно засорялась периодикой, он группировал ее в беспорядочные кучи, перевязывал и засовывал куда подальше. Верноподданические и дружественные поздравления по случаю праздников, которые, сами понимаете, он получал в избытке, запихивал в конверты и отправлял туда же. И это годами.

Анна Павловна, которую душило отсутствие емкостей, не зная, куда деть действительно нужные вещи, демонстрировала чудеса ловкости, чтобы все как-то рассовать и придать жилью хотя бы мало-мальски опрятный вид.

Когда же муж отбывал в командировку, она устраивала ордынские набеги на буфет, сервант и финскую стенку. Атаку легкой кавалерии. Вследствие чего в частично опростанный буфет ей даже удалось поставить посуду. И это была ее победа как хозяйки, победа тихая, потому что такого рода достижения ее вечно занятый муж не замечал. А заметил бы, так еще и шею намылил, потому что ему обязательно взбрело бы в голову, что выкинула она не бумажки десятилетней давности, а сегодняшнюю секретную переписку.

Разобрала она и перевязала кучу газет, отобрала журналы, из которых предполагала когда-нибудь выдрать и переплести самое интересное. Предполагать-то предполагала, но самой себе она могла со всей большевистской прямотой признаться, что этого, видимо, не случится никогда. И через пару-тройку лет сдаст она это добро новым Петям и Витям.

Но сейчас время еще не подошло, поэтому вспорхнула Анна Павловна на стремянку, имея в виду только газеты. Их она, теперь уже перевязанные в аккуратные стопки, — Анна Павловна была аккуратистка, хотя это свойство, под влиянием лихого мужа, уже начало терять свою высокую кондицию, — их она стала одну за одной передавать ребятам.

Те сначала принимали спокойно и деловито, потом начали перешептываться, потом тихо повизгивать, а затем пришли в такое возбуждение, что уже и говорить нормально не могли, а только вопили.

Когда дело было сделано и в холле образовалась крепостная стена из бумаги, а пол антресолей свободно со скрипом вздохнул и выпрямился, ребята побежали за помощью.

— Только, тетя, никому без нас не отдавайте, потому что другие могут заявиться, — мы же по всему дому бродим. Только нам.

— Меня зовут тетя Аня. А вас?

— Петя.

— Витя. Будем знакомы.

Орава явилась, минут через десять.

— К себе не прижимайте, все пыльное! — кричала Анна Павловна вслед сыпавшемуся вниз по лестнице грохоту и гвалту.

А через несколько дней, когда она садилась в машину, чтобы ехать куда-то, к ней подступили два ее новых знакомца.

— Тетя Аня, покатайте.

— Садитесь.

— То есть как?

— Задами на сиденье.

— Что, прямо в машину?

— А вам на крыше симпатичнее?

Анна Павловна сделала несколько кругов по переулкам, размышляя о том, что за удовольствие находят в этом ребята? Ладно бы тройка, с ветерком, а здесь-то чего хорошего? Видимо, Анна Павловна начинала уже забывать себя маленькой.

Половинных удовольствий Анна Павловна не признавала. Поэтому заехала она в тихое местечко — было у них такое, — притормозила и скомандовала:

— На первый-второй рассчитайсь! Первый — лезь ко мне, рулить будем… Давай, давай, не бойся. Давай ты, Петр.

Онемевший Петр на негнущихся ногах полез на переднее сиденье.

— Садись ближе ко мне. Ближе, ближе, я сдвинусь. Так. Руки на руль. Старайся пропускать крышки люков между колесами. Ну, тронулись.