Старые истории

— Не могу понять, — сказала Катя Прокушева из бухгалтерии, которая вечно несла на себе такой вид, как будто что-то подсчитывала, — не могу понять, почему Кутузова, имени которого проспект, загнали в угол?

— Тебя не спросили, — крикнул Жданов. — Мне вот другое интересно: что за лошадь под ним? Я, например, читал, что Петр в Ленинграде сидит на коне испанской породы, которой не только у нас, но и в самой Испании не осталось. Вся повывелась.

Народ в автобусе заинтересованно напрягся, сонливость начинала утекать, жизнь наступала.

— Я тебе могу ответить совершенно конкретно, — форсированным голосом, чтобы все слышали, ответила Анна Павловна. — Конь под Михаилом Илларионовичем абсолютно современной буденновской породы, а если еще точнее — по кличке Софист. Только, конечно, погрузнее оригинала, формы помассивнее, иначе, видимо, скульптура развалится.

— Откуда вы знаете? — пискнуло нежное создание — секретарша академика. Она сидела на рюкзаке в ногах у шофера и, кроме неба, ничего со своего места не видела. Да и не хотела видеть: ее привлекал своим мужественным видом водитель автобуса, такой крепенький, как грибок, такой складненький. На него и смотрела.

— Знаю, — грубовато буркнула Анна Павловна.

Автобус тем часом успел свернуть на Рублевское шоссе, и между отступившими домами замелькали ландшафты, которые откровенно изобличали наступление осени. Деревья накинули на себя желто-зеленые маскировочные сетки, листва потухла и затвердела.

— Осень, — сказала Анна Павловна, плюхнувшись на место.

— Но погодка стоит, — сказала Устьянцева. — Что-то есть охота. Я не завтракала.

— Я с утра вообще есть не могу, — сказала Катя Прокушева из бухгалтерии и похлопала по своей пузатой авоське. — Здесь кое-чего найдется, в обед перекусим.

— У всех найдется, — сказала Анна Павловна.

— Только посмотрите на этих работничков, — крикнул со своего места Коля Жданов. — Еще пальцем не пошевелили, а уже о еде размечтались.

Автобус несся споро, бессистемно и всегда неожиданно подскакивая. Народ разговаривал вяло — еще не разгулялся. Ванюшкин сидел смирно, подремывал, и причина для веселья отпала.

А дорога была хороша! Анна Павловна вообще любила природу Подмосковья, но это шоссе было особенно красиво.

Стали часто попадаться поселки, и Анну Павловну радовал их ухоженный вид.

— До немцев нам еще далеко, — заметила Света Устьянцева, недавно побывавшая в ФРГ.

— Ты хочешь, чтобы мы гномиков по дворам расставили? — ответила Катя Прокушева из бухгалтерии. — Это не по-нашему.

— Вы, девочки, послевоенной деревни не знаете. Сейчас посмотришь — душа радуется, — сказала Анна Павловна.

— Тоже мне аксакал, — крикнул со своего места Коля, который любил в неслужебное время оказать Анне Павловне внимание как даме.

— Ну все же, — сказала Анна Павловна. — Помню ведь.

— Люди, смотрите! Посреди поля какое-то спортивное сооружение. Бассейн, что ли? — обратилась к автобусу Устьянцева: она любила переживать свои эмоции коллективно.

— И еще одна статуя лошадиная! — радостно подхватила Катя Прокушева из бухгалтерии. — Ишь, на дыбках стоит!

— Это ипподром, — сказал Коля.

— Нет, это манеж, — сказала Анна Павловна. — Здесь конный завод. А статуя — это лошадь по кличке Символ, знаменитая своим потомством.

— Откуда вы все знаете? — жеманно спросило нежное создание — секретарша академика, кокетливо сверкнув очами в сторону шофера.

Кавалерийское прошлое Анны Павловны оставалось за рамками информированности коллег о ее особе, и Анна Павловна эти рамки не собиралась раздвигать, чтобы не давать пищи для болтовни Аллы Аркадьевны.

Поэтому она сказала кратко, но емко:

— Знаю.

— Сколько еще до места, Коля? — крикнула Света Устьянцева.

— Километров пять, да ты не помнишь, что ли? Не в первый раз сюда едем.

— Мне все время выпадала Черная Грязь.

Из автобуса вывалились живописным табором. Кто постарше, нацепили на себя что попроще. Молодые девчонки и тут выщеголились — в джинсах и цветных курточках до пупка, а некоторые в красивых дорогих горнолыжных комбинезонах, они яркими цветами рассыпались по обочине картофельного поля.

Анна Павловна смотрелась кавалерист-девицей: в эластичных брючках, хромовых сапожках, в своем надоевшем бархатном пиджаке, которому износу не было, и лихом красном кепарике с длинным козырьком. Дело в том, что дочка-студентка, забравшая для тех же самых нужд ее «колхозные» монатки и резиновые сапоги, не удосужилась их вернуть, что было обнаружено только сегодня утром, чуть свет. Поэтому Анна Павловна срочно вытянула с антресолей свои «лошадиные» брюки и сапоги, с которых только и успела шпоры снять. Так и явилась. Жаль, Алла Аркадьевна ее не видела, уж она бы ее припечатала за желание выпендриться и отделить себя от народных масс.

Народные массы же сочли ее костюм вполне вероятным.

Разобрали ведра, распределили грядки, разбились по парам и двинули. На том конце поля у леса трудились две сгорбленные фигурки в серых халатах, по-видимому, местные. По краю поля бегал быстрый картофелекопатель, подготавливая фронт работ. Агрономша Зина давала последние указания Коле Жданову — бригадиру.