Старые недобрые времена 1

Проснувшись, несколько секунд Ванька моргал, с трудом разлепляя глаза, но переборол-таки, хотя и не безоговорочно, остатки сна. Усевшись на импровизированном ложе, он зевнул тягуче и с подвывом, протирая глаза кулаками, и, повернувшись, только сейчас заметил офицеров, о чём-то рассуждающих над столом с картой.

— Прошу прощения, Вашества! — тотчас вскочил он, заранее винясь в том, что было, и особенно, чего не было, — Виноват, заспался! Чего изволите?

— Выспался, братец? — добродушно поинтересовался один из моряков, молодой ещё мичман, с ранними, не по возрасту, залысинами, придававшими ему несколько Мефистофельский вид.

— Виноват, — ещё раз повторил Ванька, не принимая добродушной фамильярности, которая в любой момент могла обернуться начальственным гневом, — так что же?

Оказалось, что господам офицерам нужна карта, а ещё документы, и…

… они ушли чуть не через час, когда помещение начало потихонечку заполняться штатными писарями, бодро и весело, как полагается по Уставу, приветствующими офицеров.

— Экий проныра, — услышал попаданец от одного из них, сказанное вроде бы себе под нос, но так, чтобы слышали все, — аж половичком под ноги господам стелется!

… с коллегами у Ваньки не задалось.

Сказать, что приняли его вовсе уж в штыки, всё ж таки нельзя. Штабные, пусть даже в невеликих матросских чинах, они и есть штабные, народ здесь не резкий, аккуратный, дорожащий своими местами…

… и собственно, именно поэтому отношения с ними не заладились с самого начала.

Решительно всё в их глазах играет, а тем более, трактуется, не в Ванькину пользу. Во-первых, штатский…

Собственно, хватило бы и первого, но лакей, как назло, учён почти по-барски, умён, и, скотина такая, по этим самым причинам нравится начальству! Нет, ну как прикажете к такому выскочке относиться⁈

Подковёрная борьба началась с самого начала — с того, что ему не нашлось места в одной из каморок, где ночуют писаря, и Ваньке определили ночевать там, где он и работает, в уголке на тряпичном коврике. С одной стороны — неуют, ибо попробуй, отдохни, когда господа офицеры, по какой-то своей надобности, могу ввалиться сюда заполночь!

С другой…

… он же, скотина такая, на глазах у господ всё время, и из кожи вон лезет! Выскочка как есть!

В общем, господа писарчуки, можно сказать, сами же выстрелили себе в ногу.

Не сказать, что он не пытается наладить общение, и, кажется, в последнее время что-то стало получаться. Поговорил, попытавшись разграничить отношения, пару раз показал зубы, как бы невзначай пожаловавшись господам офицерам на утеснение служивых. Да не ябедно, не на собственные напасти, а на случившуюся от того мешкоту, помешавшую работе.

Не сказать, что ответные действия были по-настоящему удачные… но по крайней мере, коллеги более не мешают работе. Хотя Ванька, разумеется, соблюдает почти параноидальную осторожность, ибо — опыт, и горький.

— А, Ванька, ты уже здесь? — войдя с толстой, чуть не с локоть, кипой газет, без нужды поинтересовался тот самый молоденький мичман, который в первый день пребывания при штабе стал для него проводником.

— Так точно, Захар Ильич, — встав из-за стола, вытянулся лакей, — здесь!

Объяснять, снова, что он здесь и ночует, бессмысленно. Мичман на это только смутится, затем обидится… а по прошествии некоторого времени решит, что был неправ…

В общем, натура он сложная, мятущаяся, и, раз уж взялся за каким-то морским чёртом покровительствовать, то попаданец старается хотя бы не портить с мичманом отношения. Правда, толку от его покровительства немного, благие мичманские намерения бьются, как старшим козырем, его же бестолковостью, но… что есть.

— На вот… — сгрузил газеты ему на стол, Захар Ильич, которому, по мнению попаданца (его он благоразумно держит при себе), это титулование решительно не идёт, и Захар Ильич не очень-то тянет даже на Захара, скорее на Захарку…

— Просмотри, — велел мичман, — ну… как в тот раз, а то мне некогда!

Смутившись собственного вранья, ибо Захар Ильич очень нетвёрдо знает языки, он неловко сунул Ваньке шоколадку.

— На вот… трофейная!

… и был скрежет зубовный.

Вздохнув, Ванька получше спрятал шоколадку в недра сюртука, борясь с желанием хотя бы на обложку посмотреть, хотя бы понюхать… но опасение, что он может вцепиться в неё зубами, и сожрать, победило.

— Экий ты… — покачал головой писарь по соседству, и после точно рассчитанной паузы добавил, как припечатал, шевельнув пшеничными усами, — шоколадник!

Послышались смешки, будто сказано что-то донельзя обидное и зазорное.

— Небось фунта три ветчины дадут, — сладко отозвался Ванька, принимая подачу.

— Дадут, как же, — проворчал кто-то завистливо, — солонины тебе тухлой дадут!

Начавшиеся было насмешки прервал приход офицеров, один из которых, аж целый капитан третьего ранга, приподнял бровь при виде кипы газет на французском и английском, лежащих перед молодым человеком.

— Вместо дела газетки вот… — ядовито сказал кто-то из старожилов, уловив начальственный интерес.

— Господин мичман велел, Захар Ильич, — встав перед лицом начальствующим, объяснился Ванька.