Старые недобрые времена 1

Покивав, офицер мельком глянул на него, не спрашивая ничего, но так, что шепотки и комментарии разом прекратились, и парня с его газетами больше не трогали, так что он спокойно проработал до самого обеда, выписывая из газет всё самое важное и интересное — так, как велел господин мичман. Скорее всего, Захар Ильич, по своей безалаберной привычке, давая поручение, пропустил что-то важное, и от того он делает лишнюю работу, но… не привыкать.

— Где этот? — наморщил лоб денщик, старательно делая вид, будто вспоминает, скользя глазами мимо Ваньки, сидящего с миской чуть в сторонке от остальных, обедающих во внутреннем дворике соседнего здания, примыкающего к штабу, — Ну тот, который сопля штатская? Господин капитан велит быть!

— Гы-ы… — вывалив изо рта часть еды обратно в тарелку, хохотнул сидящий по соседству рыжий и ражий Прохор Собакин, на все лады начав комментировать изысканный юмор вестового и всячески подзуживая лакея.

Парень он рослый, видный, но рыхлый и трусоватый, и как это часто бывает, подловат, с садистскими замашками. Решив за каким-то чёртом, что Ванька, как младший, будет терпеть его шуточки, злые подначки, щипки и подножки, он нарвался в первый же день на быстрый, и, в общем-то, не сильный удар в душу, и отступил, не став драться. Но затаил, и с тех пор, как назойливый комар, всё время зудит где-то рядом.

Остальные из писарской братии, народ всё больше возрастной, тёртый, и от того осторожный, в их взаимоотношения не лезут, подзуживая коллегу смешками и редкими, но едкими комментариями. Сказать, что лакея невзлюбили все, нельзя, большинство относится к нему равнодушно, но…

… корпоративная солидарность никуда не делась, а Ванька, как ни крути, чужой.

— Ты, што ли? — денщик, довольный произведённым эффектом, прищурился в его сторону, и, чуть погодив, приставил ко лбу ладонь, как бы вглядываясь в столь незначительную величину, как парнишка, которого господа, не иначе как по прихоти, держат при штабе.

Ванька, чуть склонив голову, поглядел на него в ответ, едва заметно улыбаясь…

… и не желая ничего, кроме как подбесить такого же лакея, возомнившего о себе слишком много… и вполне удачно, так что пусть не смешки, но ухмылки в усы, были.

— Не тушуется малец, — проворчал один из стариков, ухмыляясь. Он, разумеется, не на Ванькиной стороне, но в силу возраста, выслуги и заслуг не опасается, что его куда-то переведут, и потому более человечен. Его, да и многих других, эта ситуация скорее развлекает.

Сам же попаданец, хотя ему и приходится держаться настороже, не находит эту ситуацию вовсе уж ужасной. Несмотря на все проблемы, этот прообраз, прототип офисной, корпоративной культуры, ему, в целом, не то чтобы близок, но понятен.

Подсиживание, интриги… и пусть даже в другой обёртке, и пусть общение складывается не всегда удачно, но он, ещё в Москве двадцать первого века, подрабатывал как раз в таких ̶г̶а̶д̶ю̶ш̶н̶и̶к̶а̶х̶ дружных коллективах…

… и, в общем, не привыкать. Начали даже появляться не то чтобы друзья или союзники… но к нему присматриваются. Может быть, спустя месяц-другой его не то чтобы станут считать своим, но хотя бы привыкнут.

Прежде всего, разумеется, офицеры — к тому, что ему можно поручить что-то важное, значимое, что есть человек, уровень образования которого выше, чем у писарей из крестьян и мещан.

Ну а там, чем чёрт не шутит, пока Бог спит… быть может, кому-то из старших офицеров понадобится не просто слуга, а секретарь? А это, несмотря на рабское состояние, совсем другой статус.

А в 1861 году он станет свободным, и, имея репутацию человека дельного и образованного, обзаведшись какими ни есть связями и знакомствами, сможет, может быть, построить какую-то карьеру в Российской Империи.

И это не то чтобы заветная мечта, но всё ж таки вполне сносная перспектива… а мечтать о чём-то большем отсюда, снизу, очень сложно. Очень уж всё выглядит безнадёжно…

— Пообедал? — едва Ванька вошёл в кабинет, сходу поинтересовался Казимир Бенедиктович, сняв пенсне и часто моргая невыспавшимися, воспалёнными глазами, и тут же, не дожидаясь ответа, закопался в стол так, что осталась виднеться только лысеющая макушка со вздыбленным хохолком давно не стриженых волос.

В его кабинете, в девичестве бывшем, очевидно, спальней одной из хозяйских дочек, что видно по сохранившемуся интерьеру, главенствует Хаос. Повсюду груды книг с закладками и заломами, лежащие раскрытыми обложками вверх и заложенными одна в другую, штабные карты, образцы оружия, разного рода записки, валяющаяся поверх всего верхняя одежда, несколько клинков в ножнах и без, полуразобранное ружьё на отдельном столе, несколько клеток с певчими птицами, телескоп у окна.

По всем видно, что хозяин человек энергичный, деятельный, с широким кругозором… пусть даже изрядный неряха. Впрочем, некоторый странноватый уют отчасти искупает и пыль по углам, и чашки с засохшими следами кофе, и паутину под потолком с деятельными пауками, и вальяжных тараканов, совершающих неспешный променад прямо по письменному столу.