Старые недобрые времена 1

— На вот, — в рот ему, прервав речь, сунули кусок деревяшки, — прикуси, не то язык иш-шо откусишь.

Он машинально закусил деревяшку, и тут же в голову стукнуло…

' — Ревизия! Вот что… я на что-то наткнулся, и…'

Ванька хотел было выплюнуть деревяшку, но за руки с силой потянули, распяв, а потом, не медля, потащили вперёд, и его спину ожёг удар…

… и всё было забыто. Осталась только боль и строй, через который он шёл под градом ударов.

* * *

— Хватит… — прерывая слова стариков, Казимир Бенедиктович встал из стола, — ступайте. Если не умеет ваш протеже вести себя прилично, а норовит кулаками размахивать, то место ему не в штабе, а на Бастионах! Пусть там своё молодчество показывает — зуавам, а не своим же товарищам!

— Но Ваше… — начал было Тихон Никитич, но осёкся под взглядом офицера, и, разом одеревенев, выпрямился, вспомнив, что он всё ещё состоит на действительной службе.

— Хотели ведь, как лучше… — пробормотал дядька Лукич, разом будто постарев на десяток лет, и вышел из кабинета, не оглядываться, ссутулившийся и жалкий.

Закрыв за ними дверь, лейтенант выбросил просителей из головы. Сколько их было, сколько будет…

… и право слово, смешно наблюдать за интригами нижних чинов, кои думают, что их проказ никто не замечает!

Видят, всё видят… просто смотрят до поры сквозь пальцы. Зато, если вдруг понадобится, то можно выложить список грехов и грешков, потребовав за то отслужить верой и правдой… и служат, и ох как служат!

Закурив трубку, он подошёл к открытому окну, и, присев на широкий, низкий подоконник, принялся бездумно разглядывать белоснежные облака, плывущие по синему небу.

— А оно и к лучшему, — докурив, постановил офицер, выколачивая трубку во двор, — побудет на виду неприятеля, а потом вернут его в штаб, и как шёлковый будет!

[i] Кондуктор — высшее унтер-офицерское звание на флоте Российской Империи.

[ii] В законодательстве Российской Империи были десятки законов, принятых для защиты государственной религии. «Влететь» можно было легко, а нашему современнику, пусть даже он считает себя воцерковлённым и православным, вообще на раз. В описываемое время это были и ссылки в монастыри «под надзор» (с заключением в келье или «трудовым наказанием», сиреч рабством), и каторга с клеймением и рваными ноздрями, и содержание в сумасшедшем доме, и, конечно же, порка.

[iii] «Железный Занавес» появился не при большевиках, а при Иване Грозном, если не раньше. Выезд за границу без уважительных причин (посольство или торговля) не разрешался, а с точки зрения Церкви до какого-то времени даже считался серьёзным грехом. Просто для того, чтобы перемещаться по стране, даже в составе паломников, требовались документы, в противном случае человек считался бродягой.

… так что бежали, и ещё как бежали!

Собственно, многие историки говорят, что Ермак «присоединил» Сибирь, то вот «осваивали» её беглые крестьяне и староверы, по крайней мере, до начала второй половины 19-го века. Ну и ссыльные, разумеется.

Глава 6 Стойкость перед лицом неприятеля

— Этот, что ли? — недовольно спросил у сопровождающих молодой ещё, но усталый и весь какой-то потрёпанный, пожёванный жизнью и службой невысокий офицер, брюзгливо сканируя Ваньку, стоящего перед ним навытяжку, и забывшего, кажется, как дышать и моргать, — Н-да…

Сказано было так, что незалеченная толком спина разом болезненно заныла, а в голове, скрипя плохо смазанными шестерёнками, скрежетнула очередная переоценка ценностей, и прежде всего — ценность его, Ваньки.

' — Я — говно в его глазах', — с внутренней дрожью понял он, вытягиваясь ещё сильней, и страх, поселившийся в душе крепостного, охватил его, как ледяным панцирем. Сейчас он может…

— Тьфу ты! — поручик, отцепившись наконец глазами от его напуганного лица, совсем не фигурально сплюнул на землю, — Подкрепленьице…

Развернувшись, он похромал по траншее, припадая на левую ногу, и кажется, забыв об ополченце, озаботившись распоряжениями по военному хозяйству, отдаваемыми на ходу.

— Шлеменко! — рыкнул поручик, подзывая виноватого, и по уху его, только голова мотнулась, — Ещё раз увижу, что гвозди…

— Гвозди, Шлеменко! — выделил он голосом, рокоча вовсе уж инфернально, тыча солдату железяки под нос… а нет, в нос и тычет, — Ещё раз…

Не договорив, он похромал дальше, щедро раздавая оплеухи и зубточины, обрыкивая подчинённых натурально волком, и наконец, отец-командир скрылся за дальним поворотом.

Ванька же, снова начав дышать, не сразу пришёл в себя.

Нет, он и прежде не обольщался, но…

… он всё-таки был некоей ценностью, имуществом, сто́ящим, с учётом его знаний и выучки, побольше породистого скакуна или захудалой деревеньки с полудюжиной дворов.

А сейчас он не то чтобы внезапно, но осознал, что в глазах военных его ценность ничтожна, потому что он, Ванька, не их имущество! Ценность же человеческой жизни…