Старые недобрые времена 1

Совсем ещё недавно за такие разговоры отсыпали шпицрутенов щедро, многими сотнями, не глядя на былые заслуги… но говорили всё равно, и чем дальше, тем больше говорят, уже особо не скрываясь.

Офицеры не знают уже, как поддерживать дисциплину, пресекая разговоры, которые они обязаны пресекать! За одни и те же слова можно схлопотать и шпицрутены, и молчаливое «не замечание», в зависимости от контекста и настроения офицера. Но чем дальше, тем больше они предпочитают не замечать…

… до поры. Сейчас, когда французы, англичане, турки и сардинцы для русских солдат враг много больший, чем собственные офицеры и чиновники, пока патриотизм перевешивает ненависть к предателям на самых верхах, не замечать — можно.

Потом, как только ситуация выравняется, как только обстановка в войсках перестанет напоминать пороховую бочку, гайки начнутзакручивать и припомнят если не всё и не всем, то многое и многим… а пока — так. Просто потому, что иначе, оно и не выходит…

— Ванька, а ну дуй сюдой! — нервно окликнул задумавшегося попаданца Антип Иваныч, не отходящий от повозки с инструментами, — Хорош лясы точить с каждым встречным-поперечным!

Спорить ополченец не стал, и, подойдя к повозке, тяжело взобрался на место на облучке, усевшись рядом с мастером.

— … да штоб тебя, ирода скаженного, — ругались впереди, спешно обрезая постромки и выдирая из них умирающую от бескормицы лошадь, оттаскивая её на обочину и тут же, добив выстрелом в голову, разделывая топорами.

Худой, звероватого вида солдат, не скрывая наслаждения, слизал с руки горячую, ещё дымящуюся конскую кровь…

… а дальнейшее Ванька предпочёл не увидеть, отвернувшись, и не от брезгливости, а просто жрать захотелось!

— Вахрамеенко! — взвился над повозками начальственный бас, — Вахрамеенко, сукин ты сын! Ужо я тебя…

Но повозки наконец начали двигаться, и продолжения попаданец не услышал. Сидя рядом с мастером в усталом оцепенении, он без особого страха вслушивается в разрывы, привычным ухом определяя, где именно рвануло, и что.

Армии покидает Южную сторону, по мосту из брёвен тянутся и тянутся повозки, пока на укрепления и мирные кварталы рушатся бомбы, превращая дома и улицы и в щебень, перемешивая в щепу мебель и человеческие тела.

Позади ещё бьются на бастионах, противостоят войскам союзников, но и повозки с оружейной мастерской, и Ванька с Антипом Ивановичем, ценное полковое имущество, подлежащее эвакуации. Вот так вот…

… и нет, попаданцу не стыдно, и назад, на почти верную смерть, он не рвётся.

Позади, на оставляемой ими Южной стороне, с началом бомбардировок, начавшихся на следующий день после битвы у Чёрной речки, каждый день гибнет по две, а то и три тысячи военных. Количество же раненых, погибающих потом в госпиталях, не поддаётся никакому учёту[i], а гражданские…

… кто о них помнит? Попадут ли они хоть в какие-то сводки, в статистику, хоть бы и в сухие отчёты, спрятанные тут же в архивы, на десятилетия и века? Бог весть…

Ваньку, впрочем, эвакуируют не только по причине его нужности. Будь он хоть сколько-нибудь здоров, у начальства, вернее всего, могли бы найтись другие соображения. Но тогда, на Федюхиных высотах, он получил пусть и не слишком значительные, но довольно-таки многочисленные раны, что, вкупе с ушибами и переутомлением, вывело его из строя, и скорее всего, надолго.

Выполнять какие-то работы по ремонту он может, но уже прогулка в ретирадное место — серьёзное испытание для выносливости. А уж целиться…

В госпиталь, впрочем, он не спешит, отговорившись привязанностью к полку, но на деле, зная не понаслышке, как обстоят дела с медициной в Севастополе, просто боясь попасть туда.

Несколько раз сопроводив туда раненых, попаданец решил, что получил достаточное представление о медицине в войсках Российской Империи. Лежать в плохо приспособленных для этого помещениях, вместе с сотнями раненых и больных без особого разбора, на набитых соломой матрасах, пропитанных кровью, гноем и испражнениями предшественников, не хочется совершенно!

А уж насмотревшись, как делают операции и ампутации, не отмывая рук и не протирая (хотя бы!) хирургических инструментов, он нисколько не сомневался, что и перевязочный материал, и руки санитаров будут совершенно, чёрт подери, антисанитарны!

При фактическом отсутствии многих медицинских препаратов и очень сомнительной ценности имеющихся, там, в госпитале, он умрёт с куда как большей вероятностью, чем в части. И хотя попаданец никогда не был сторонником самолечения, но… а куда деваться?

Соловый мерин, запряжённый в повозку, приподняв хвост, шумно выпустил газы, мешая мыслям, но удивительным образом попадая в тон творящемуся вокруг. Этакая гадская симфония…

— У-у, холера худая… — заругался Антип Иваныч, и полез за трубкой, принявшись раскуривать её со свирепым видом. Табак, как ни странно, достать проще, чем еду и воду, вот какой вот странный выверт армейской логистики.