Старый английский барон

Наша писательница подходит к этой проблеме разумно и взвешенно: она знает силу своих крыльев и не залетает чересчур далеко; и хотя мы не прочь оспорить выдвинутый ею принцип в целом, мы все же готовы признать ее правоту, когда она применяет его в своих собственных сочинениях. Обратимся ли мы к «Старому английскому барону» или к другим книгам мисс Рив, мы нигде не найдем доказательств того, что она обладала богатым или могучим воображением. Ее диалоги умны и увлекательны, но в них нет ни полета фантазии, ни взрывов страстей. Привидение у нее заурядно — о тысячах ему подобных народ рассказывает истории долгими вечерами, когда семье, собравшейся вокруг рождественского полена{100}, больше нечем себя занять. Мисс Рив проявляет весьма уместную осторожность, показывая нам призрак лорда Ловела лишь мельком — не отчетливее, чем необходимо; это молчаливый призрак{101}, доступный только зрению; на него никогда не падает яркий дневной свет, способный рассеять наши почтительные чувства{102}. И таким образом, как мы уже говорили, писательница использует свои возможности с предельным успехом и достигает цели именно потому, что не замахивается на большее. Она поступает мудро и похвально, однако мы не можем допустить, чтобы те же правила сковывали фантазию какого-нибудь другого, более смелого автора.

Что же касается, так сказать, стиля эпохи, внешних примет тех рыцарских времен, к которым отнесено действие обоих романов, то между «Замком Отранто» и «Старым английским бароном» существует неизмеримая разница — причиной тому язык и слог Горация Уолпола, а также доскональное знакомство писателя со Средними веками. Клара Рив, вероятно, лучше знала Плутарха и Рапена, чем Фруассара{103} и Оливье де Ла Марша{104}. Мы не хотим этим сказать, что талантливой леди недоставало вкуса. В ее времена Макбета играли в полной генеральской форме{105}, а лорд Гастингс был одет как современный лорд-камергер, собравшийся явиться ко двору{106}. Если же мисс Рив обращалась за примером к литературе, то в романах французской школы она могла обнаружить чувства и манеры придворных Людовика XIV, перенесенные во времена Кира или Фарамонда либо в Рим периода ранней республики{107}. В наши дни историческим особенностям принято уделять больше внимания и авторам, равно как и актерам, вменяется в обязанность сделать попытку (пусть даже нелепую и гротескную) воспроизвести, с одной стороны, манеры, а с другой стороны — костюмы соответствующего периода. Прежде от писателя ничего подобного не требовалось и не ожидалось; не исключено, что Уолпол, почти всегда строивший свои диалоги в строгих рамках верности обычаям и языку эпохи{108}, стал первым, кто наложил на себя такие ограничения. В «Старом английском бароне» все персонажи, напротив, разговаривают и держатся так, как было принято в семнадцатом веке; употребляют те же приветствия, так же ведут беседу. Речь барона Фиц-Оуэна и главных действующих лиц характерна для деревенских сквайров тех времен, персонажи низшего сословия — это старики и старухи того же века. «Стоит только исключить рыцарские турниры»{109} (или заменить их современными дуэлями) — и всю цепь событий, вместе со всеми словами и выражениями, можно перенести во времена Карла II или любого из двух наследовавших ему монархов{110}. Повествование словно бы переведено на язык — и построено в соответствии с представлениями — более позднего исторического периода. Притом мы не беремся утверждать, что интерес к книге из-за этого ослабевает, — скорее наоборот; во всяком случае, возникает интерес иного рода; его не сравнить с тем, который порождается бурным воображением и строгой верностью обычаям и нравам Средневековья, но с его помощью автор достигает цели надежнее, чем сочинители более сложных и более амбициозных книг.

Поясним: тот, кто желает угодить современной публике и в то же время создать точное подобие средневековой повести, будет обнаруживать вновь и вновь, что волей-неволей приходится жертвовать вторым ради первого и каждый раз подвергаться справедливой критике со стороны знатоков древностей, ибо, чтобы заинтересовать читателей, он должен наделить своих героев языком и чувствами, не свойственными людям эпохи, к которой отнесено действие. Таким образом, прилагая крайние усилия, автор добивается не более чем компромисса между правдой и вымыслом — подобного сценическому одеянию короля Лира, которое не похоже ни на платье современного монарха, ни на небесно-голубую раскраску и медвежьи шкуры, служившие британцам соответственно украшением и зашитой от непогоды в те времена, когда, как предполагается, правил этот король{111}. Избежать непоследовательности можно, если прибегнуть к стилю наших дедов и прадедов: он в должной мере архаичен и потому кажется уместным, когда речь идет о старине, и одновременно достаточно богат, чтобы дать все, что делает повествование занимательным, и восполнить свойственный старым временам недостаток красочности.