Старый город

Человек приближался. Мужчина. Взрослый. Черноволосый. Подстрижен очень коротко. В сознании Динки, которое бултыхалось в волнах страха, он был черной фигурой. Она даже не сразу сообразила, что дело в одежде — узкий черный свитер, черные джинсы. Только лицо с высоким лбом и кисти рук выделялись тремя светлыми пятнами.

Он остановился в метре от Динки. Девочка сползла по двери — то ли страх придавил к полу, то ли силы окончательно ее покинули.

— Эй, док! — крикнул кому–то. — Девчонка себя выдала с потрохами. Могу я усыпить своего зверя, а?

Он шагнул к Динке и присел возле нее на корточки. Протянув руку, погладил девочку по голове и улыбнулся. Его лицо было совсем близко, и Динка увидела, что глаза у него разноцветные: один зеленый, как малахит, а другой — черный, совсем как ее собственные глаза. Ласковым тоном, каким обычно успокаивают младенцев, он сказал:

— Восьмиглазый все время голоден, а здесь нечего есть — шмакодявка совсем. Кожа да кости. Вот подрастешь — тогда я дам тебе с ним поиграть. — Черноволосый ущипнул Динку за щеку и подмигнул: — Или наоборот — дам ему поиграть с тобой.

Динку трясло. Хотелось отбросить его руку, но тело словно парализовало.

— Малахия, — раздался голос из динамика, — оставь ее. Найдешь для своих игр кого–нибудь другого. Эта девочка ценный экземпляр.

— А кто тебе этот ценный экземпляр подал на блюдечке, а, док? — спросил Малахия, по–прежнему с улыбкой глядя на Динку. — Девчонка скрытничала до последнего. Если бы не мы с Восьмиглазым, она бы себя не выдала. Будь вежливым, скажи мне спасибо.

Какое–то время ему не отвечали. Тот, кого Малахия, называл «док», словно раздумывал. Наконец голос из динамика спокойно произнес:

— Спасибо, Малахия.

— Ну вот, другое дело, — удовлетворенно произнес хозяин восьмиглаза, поднимаясь с корточек. — Еще увидимся, шмакодявка.

Он открыл дверь — легко, как будто совсем без усилий, несмотря на то, что вместе с дверью пришлось подвинуть двенадцатилетнюю девочку — и вышел.

Проехав по полу на пятой точке, Динка сделала попытку встать, но тут же снова осела вниз. От осознания своей ошибки дышать было тяжело.

Выдала. Она себя выдала.

* * *

— Динка.

Молчание.

— Динка, ты слышишь? Ау?

Ей не хочется отвечать.

— Куда тебя водили? Тебя долго не было.

Почему этот глупый мальчишка не отстанет?

— Ты злишься?

Она не злится, она всего лишь в отчаянии. Теперь ее точно отсюда не выпустят. Теперь они знают, что она и вправду умеет находить выход. А все из–за того, что в самый последний момент она струсила и выдала себя.

— Динка, хочешь мою ватрушку? Я с завтрака оставил. Чтобы тебе отдать.

Она не хочет ватрушку. Она хочет к папе. Она хочет куда угодно, лишь бы выйти из «Сотера». Почему этот надоедливый телепат просто не оставит ее в покое? Прилип как банный лист.

— Динка-а. Ну чего молчишь? Расскажи, что стряслось. А если не хочешь говорить, тогда возьми ватрушку.

Ладонь мальчишки легла Динке на плечо, и от этого прикосновения внутри словно лопнула натянутая нить.

— Да уйди ты! — крикнула она, подскакивая на койке, чтобы повернуться к Улику. — Отстань от меня! Отцепись! Не нужна мне твоя ватрушка, понял!?

Она снова отвернулась к стене, надеясь, что Улик наконец уйдет. И он ушел. Не сказал ей больше ни слова. Она слышала его шаги, пока он шел к своей койке, а потом стало тихо.

После этого Динка не выдержала и заплакала. Она почти ревела, уткнувшись носом в подушку, чтобы не было слышно в коридоре. Улик больше не делал попыток подойти, и утешать ее было некому. Спустя еще некоторое время силы плакать иссякли, и она уснула.

Проспала Динка всю ночь, а когда проснулась, обнаружила, что Улика в палате нет.

Сначала решила, что мальчишку увели на очередное обследование. Санитар принес ей завтрак на подносе и не отводил от Динки надзирательского взгляда, пока она ела.

В обед все повторилось: санитар, поднос, еда, пристальный взгляд, следящий за маршрутом ложки — от тарелки ко рту и обратно.

Улик не возвращался.

Динка начала нервничать. Это что за обследование на полдня? Куда подевался этот назойливый телепат, а? Может, он на нее нажаловался, и его перевели в другую палату? Она же на него наорала и разговаривать не захотела — вот он и обиделся. Если так, пусть его поселят к тому парню с пастями на ладонях, мстительно пожелала Динка. Тогда он еще заскучает по Динке и захочет обратно.

Да нет, ерунда это все. Будут эти сотерские белохалатники слушать, чего там хочет мальчишка–мутант, как же. Кого здесь интересуют желания пижамников? Они же просто пленники «Сотера».

К ужину Динка так разволновалась, что не осилила и половину содержимого подноса. Санитар не заставил ее доедать, просто забрал поднос, после того, как она поставила его на койку и демонстративно отвернулась, и ушел.

Когда же вернется Улик? Динка уже жалела, что наорала на него и не съела ватрушку. Да плевать на ватрушку! Она ему весь свой завтрак отдаст, целиком, только пусть возвращается!