Судьба мне ворожила. Мы провели день в Коломенском, осмотрели все, что было возможно, даже до церкви Иоанна Предтечи в Дьякове дошли, перебравшись через неудобный овраг. Я, совсем, видимо, обезумев, написал заявление директору Третьяковской галереи с просьбой разрешить нам осмотреть искусство русского авангарда, сокрытое в запасниках. И директор разрешил! Право же, честно, году в 1965–м мы со студентами осматривали
Так были наказаны сразу обе стороны — и храм, и искусство русского авангарда.
Запасник оберегали научные сотрудницы пожилого возраста. Они обрадовались нам, как родным. Видно было, что на доски этих функциональных перекрытий редко ступала нога человека. Обрадовались — нет, это сказано не вполне точно, они были счастливы! Счастливы, что могут показать кому‑то доверенные им опасные сокровища. Пожилая хранительница поднялась с нами по крутой лесенке и стала вытаскивать из гнезд спецхрана классику.
— А Гончарову хотите?
— Пиросмани показать?
Мы хотели всего, но нашей алчности был положен предел — в тесный запасник впускали понемногу, другая половина группы терпеливо ждала внизу, в залах дозволенного народу искусства. Я как руководитель группы повторил тур. Другой раз старушка — хранительница не стала с нами подниматься: дыхания не хватило. Вместо нее нас сопровождала сотрудница низшего ранга, по — тогдашнему «техничка». Оказалось, что она разбирается в русском авангарде ненамного хуже своих ученых коллег и относится к нему с неподдельным воодушевлением. Техничка успешно продолжила акцию эстетического развращения моих студентов. Студенты были в восторге, я тоже.
Возбужденный успехом, я решился на новую импровизацию.
— Вот что, — сказал я вечером, расставаясь с народом. — Завтра рано утром мы поедем автобусом во Владимир. У меня там нет связей, не знаю, сможем ли где‑нибудь переночевать. Если не найдем ничего, к ночи вернемся. Участие добровольное, кто не склонен к авантюризму — остается в Москве и знакомится с искусством по своему усмотрению.
Лучшие люди прибыли на автобусную станцию вовремя.
Владимир нас встретил залитыми солнцем Золотыми воротами. На главной улице — как ее звали, не помню, но готов поспорить, что это была улица Ленина, — оказалась гостиница. Известно, что в советских гостиницах свободных номеров не бывало по определению. Гостиницы существовали для того, чтобы там не было свободных номеров, кто же этого не знал. Но мы уже побывали в запасниках Третьяковской галереи, куда тоже нельзя. Я пробиваюсь в кабинет администратора. Понизив голос до конфиденциального уровня, я произношу:
—
Я знал, что в советской школе преподавание истории и географии поставлено скверно. Тем не менее реакция администратора была для меня сюрпризом. Администратор еще не выучил, что Эстония — это просто советская республика. Поэтому каждый, повторяю — каждый из нас, получил по отдельному номеру с персональным туалетом и душем.
Смыв дорожную пыль, мы устремились во Владимирский кремль.
Дмитриевский собор с его белокаменной резьбой, Успенский собор — главный, некогда отдававший княжество под покровительство Богородицы. Скудные остатки фресок Рублева. Успеваем осмотреть музей, который почему‑то рано закрывался… Длинный летний день в разгаре, мы можем еще посетить Боголюбово.
На автобусной станции картина привычно удручающая. В согласии с принципом социалистической экономии, автобусы не должны ждать людей, — это люди должны ждать автобусов. Сотни людей, разморенных жарой, с корзинами и мешками, ждут, когда подадут нужный номер. Не исключено, что они везут яйца, булки, крупу или колбасу из самой Москвы. Ибо, как известно, схема распределения сельскохозяйственной продукции такова, что плоды со всей страны доставляют в Москву, а оттуда народ распространяет еду самовывозом. Но так мы с нашими духовными потребностями и до ночи не попадем куда надо. Ну что же, я отправляюсь к начальнику, пробиваюсь…
—
— Пройдемте, товарищ.