Старый колодец. Книга воспоминаний

Берта Михайловна Рейнгбальд провела годы войны в Ташкенте, там она была профессором Ленинградской и Ташкентской консерваторий. В 1944 году, когда Ленинградская консерватория собралась в обратный путь, Берту Михайловну почему‑то в списки не включили. Она вернулась в освобожденную Одессу, но оказалось, что ее никто не ждет. Берта Михайловна скиталась по каким‑то знакомым, просила дирекцию консерватории выделить ей временно комнатушку в консерваторском доме; дирекция отказала. Вернувшись к каким‑то приютившим ее людям и не застав никого дома, она поднялась на верхний этаж и выглянула в пролет лестницы. Пролет оказался достаточно просторным.

Ее сын, Алик Рубинштейн, спустя годы эмигрировал в Америку, в 1990 году мы были у него в Голливуде. Он старательно собирал материалы, документы, записи — все, что относилось к матери и ее ученикам, к Гилельсу в особенности. Алика уже нет, где его архив — не знаю.

Петр Соломонович умер в эвакуации, в Свердловске, в 1944 году.

Кефира не будет

Моя сестра Жозефина была филологом. Всю свою жизнь, после окончания института и до выхода на пенсию, она преподавала русский язык и литературу. После выхода на пенсию — тоже. Знала и любила литературу всегда. Критерии качества были высокими. Видимо, поэтому она мало кому показывала собственные стихи. Даже мне не показывала. Однажды она мне написала: «сочиняю стишата на злобу дня — от графоманов меня отличает то, что я знаю цену своему „творчеству“».

Я их прочел, когда она ушла.
В России я жила как жил народ —
Под игом беззаконья и закона.
Но между птиц различнейших пород
Всегда была я белою вороной.
И я решилась! Принимай скорей
Меня, аэропорт Бен Гуриона…
Иерусалим. Кругом одни евреи,
А я меж ними белая ворона.

* * *

Нас было трое — Жозефина, Сарра и я. Это триединство было дано. Оно было готово до пробуждения сознания и казалось вечным. Время вмешается позднее.

По родству мы были двоюродные, но жили в одном доме, в одном дворе, росли рядом. Братик и сестрички. Сарра была моя ровесница, моложе на четыре месяца. Жозя была нас старше на два с лишком года. Для детства это много, и она могла смотреть на нас свысока. Она не злоупотребляла своим правом, скорее я чувствовал себя допущенным, когда она рассказывала о школьных событиях или — тем более! — вводила в свою компанию. Старше меня на два класса, она открывала мне школьное будущее — учителя, предметы, взрослые проблемы и отношения… Юноши из ее класса сочиняли утонченную литературу: «В комнате пахло апельсинами, но это были не апельсины, а от волнения…» Я замирал от поэтической дерзости. Учительница биологии Александра Дмитриевна, Алекса, по прозвищу хламидомонада.

— Что ты смеешься, дурак? Ты знаешь, что такое хламидомонада?

И я заодно узнавал наперед, что это такое. Иногда будущее предварялось буквально: миновал годик — другой, и хламидомонада Александра Дмитриевна оказалась нашей классной руководительницей в школе Столярского.

Мы очень дружили, и в этой дружбе бывали наравне; в конце концов, у нас появлялись даже общие друзья. В нашей троице были свои группировки. Мы с Жозефиной были в некотором смысле перфекционисты, хорошо учились и сами отвечали за свои дела. Поэтому мы не без иронии принимали к сведению, что Сарра готовит уроки под неусыпным наблюдением матери и что наблюдению нередко сопутствуют крики и другие кары. С точки зрения прописей педагогики наша тетка вела себя неверно, но и случай был особый. Была ли Саррочка ленива? Возможно, но главная причина лежала глубже. В эту девочку с прехорошеньким личиком, но склонную к одесской полноте, природа вложила дьявольскую энергию. Состояние покоя или равномерного прямолинейного движения было для нее непереносимо. Эпикуров клинамен был ее будничным состоянием. Она была полна непредсказуемых затей — часто непредсказуемых для нее самой. Однажды на глазах у изумленного двора она залезла на крышу нашего высоченного четырехэтажного дома по внешней пожарной лестнице, железной и шаткой. Школьным учителям она являлась в ночных кошмарах. Тройка по поведению была недостижимой мечтой семьи. Понятно, что прилежание было ей чуждо.

Окончив школу во время войны в далеком Акмолинске, она отправилась в Москву за высшим образованием. Начала Сарра с престижного Института стали и сплавов, тогда — имени Сталина. Институт стали имени Сталина — какая музыка! Мамы рядом не было, присмотреть было некому, свобода. По прошествии недолгого времени ее из института выставили. Она перешла в другой. Там дела тоже не заладились. В конце концов она, уж не помню, с которого захода, выучилась на экономиста.