Старый корабль

Всякий раз около полуночи в производственном цехе появлялись куски примесного крахмала. Баопу знал, что в прошлый раз группа по проверке смотрела на всё сквозь пальцы, и теперь Чжао Додо занимался подмешиванием совершенно беззастенчиво. У Баопу болела душа, он действительно боялся, что репутация лапши «Байлун» на международном рынке упадёт и финал будет печальным. Так он промучился много вечеров подряд и наконец не выдержал и пришёл к секретарю городского парткома Лу Цзиньдяню. Тот пожал ему руку и заявил, что видит его в своём кабинете, наверное, впервые.

— Может, потому что я из семьи Суй, я особенно опасаюсь, что в руках людей этого поколения от валичжэньской лапши ничего не останется, — сказал Баопу. — И пришёл к тебе не потому, что немного осмелел, а потому что очень боюсь этого.

Выслушав его, Лу Цзиньдянь побледнел. Он долго смотрел куда-то вдаль, а потом сказал:

— Мы в горкоме неоднократно предупреждали Чжао Додо, но всё бесполезно. Кто-то поддерживает его наверху. Когда приезжал уездный партсекретарь Ма, мы ему доложили, и он сказал, что в этом деле идти на компромисс никак нельзя. На каком бы уровне его ни поддерживали — городском или провинциальном — всё равно нельзя! Это связано с нашей международной репутацией! Он велел нам как можно быстрее составить дело. — Тут Лу Цзиньдянь ударил кулаком по столу и выругался. — Должно быть, кое-кто ослеп, мать его! Ну и что, если это начальник уезда? Или заместитель начальника провинциального отдела? Я что, побоюсь? Пока я член компартии, буду бороться с этими сукиными детьми! И не верю, что нет таких, кто продолжит борьбу с ними…

Остающееся время Суй Баопу в основном тратил на подсчёты, без устали щёлкая костяшками красных счётов. Он всё больше понимал, как прав младший брат: слишком поздно он взялся за это дело. Больше всего он боялся услышать доносящиеся издалека звуки флейты Бо Сы. В такие моменты он вставал из-за стола, выходил во двор и долго всматривался вдаль. Теперь флейта пела с нескрываемой радостью, если прислушаться, можно было различить в этих звуках что-то непотребное. Как ему хотелось подбежать и сломать эту волшебную флейту! По ней он мог судить, что Сяо Куй день ото дня худеет, что у неё появились чёрные крути под ввалившимися глазами, что Малыш Лэйлэй носится босиком, и одежда у него — одно тряпьё. В такие ночи он был не в состоянии что-то делать, не мог и уснуть. К утру первым делом хотелось взглянуть на Сяо Куй и Малыша Лэйлэй. Он бродил по тем местам, где можно было встретить их, но в конце концов потерял всякую надежду. Прошло неизвестно сколько дней, и он наконец увидел Сяо Куй, которая вела Малыша Лэйлэй за руку: всё, как он и предполагал — она пожелтела и исхудала, волосы длинные и неприбранные, Малыш Лэйлэй вроде стал ещё меньше, взгляд потух. Они шли купить сластей, у входа в магазин встретили Баопу и, покосившись, отошли в сторону.

— Можно я взгляну на Лэйлэй? — попросил он.

— Его папа ждёт дома, — бросила она.

— Как вы оба похудели!

Но Сяо Куй с холодной усмешкой потянула сына за руку, и они ушли.

Явившийся к Баопу Суй Бучжао тут же заговорил о поисках свинцового цилиндра, мол, уже столько времени прошло, похоже, всё это безнадёжно. И нужно знать, что в нём на самом деле, ведь сколько потребуется терпения, чтобы ждать десять-двадцать лет, пока у кого-то родится урод — до этого никому из семьи Суй не дожить. И он стал просить племянника припомнить, у кого недавно родился ребёнок, чтобы глянуть на него. Исчерпав тему свинцового цилиндра, Суй Бучжао заговорил о болезни своего старого приятеля Ли Цишэна.

— Ли Цишэн, похоже, никуда не годится, — вздохнул он. — Го Юнь его осматривал, тоже считает, что всё бесполезно. Снова это его сумасшествие. Только раньше он запрыгивал на кан и раздирал циновку, а теперь может лишь перекатываться по нему. Я понимаю, его жизненные силы почти иссякли, ну, как догорающий огарок свечи. Когда безумный человек не может даже вести себя как безумный, значит, это край. Всё, последний герой Валичжэня покидает нас…

Поговорив о Ли Цишэне, Суй Бучжао расхотел говорить о чём-то ещё. Но когда Баопу упомянул про Цзяньсу, вновь загорелся.

— Пишет? Нет? Ну, это хорошо. Я когда сбежал плавать по морям, тоже ни разу не написал домой. Когда уходишь из дома вершить великие дела, возвращаешься повидать земляков лишь по их завершении. И тебе честь и почёт. Я был в том городе, куда он отправился, там много закусочных, на перекрёстках устраивают представления, где выступают мастера владения копьём. Прелестных девиц немало. Знавал я одну, лет двадцати, с большими ногами, большими руками — то, что надо! Как сейчас могу вспомнить её облик, а вот как её звали, не помню, вроде бы Чуэр…

Тут Баопу прервал речи дядюшки. Тот погладил бородку и, сверкнув серыми глазками, проговорил: