Старый корабль

К тому времени подрос старший сын Суй Инчжи — Суй Баопу. Непосредственный и милый, он носился повсюду, и народ, глядя на него, говорил: «Вот ещё один буйный побег в семье Суй». Суй Бучжао тоже был особо расположен к этому своему племяннику и часто катал его на закорках. Чаще всего они ходили на ту самую заброшенную пристань, смотрели на сузившееся русло реки и говорили о жизни на кораблях. Баопу понемногу подрос, выделяясь и ростом, и стройностью, и Суй Бучжао на плечах его больше не носил, теперь у него на закорках ездил младший племянник, Цзяньсу. Баопу к этому времени уже кое-что соображал, и отец, держа его за кисть, написал его рукой несколько больших иероглифов: «Не вдаваться в пустые размышления, не быть категоричным в суждениях, не проявлять упрямства, не думать о себе лично»[5]. Он надеялся, что со временем эти слова станут для сына руководством к действию. Баопу почтительно внимал. В тот год весна, лето и осень прошли без происшествий. Зимой на сверкающий лёд реки выпал снег, он покрыл и саму реку, и старенький мукомольный цех на берегу. В тот снежный день немало людей сбежалось ко двору семьи Ли посмотреть на медитирующего монаха. Глядя на посиневшую макушку старика, народ невольно вспоминал о величественном храме, вспоминал о стоявших у причала парусных судах, и в ушах людей не умолкали крики моряков. После медитации старик-монах принялся рассказывать о старых временах, и для большинства это звучало как трудное для понимания пророчество.

Ци и Вэй боролись за гегемонию на центральной равнине[6], когда люди Вали пришли на помощь Сунь Виню[7]. Циский Вэй-ван, к изумлению многих, возвысился талантами над всеми. В двадцать восьмой год правления Цинь Шихуан отправился сначала в горы Цзоу к югу от Лу, потом на Тайшань и остановился в Вали, чтобы починить корабли, прежде чем продолжить путь к трём священным вершинам — Пэнлаю, Фанчжан и Инчжоу. Учение Конфуция о ритуалах распространилось везде, кроме восточного Ци — там, у дикарей, были свои ритуалы. Догадываясь о существовании ритуалов, которых он ещё не познал, мудрец послал своих учеников Янь Хуэя и Жань Ю проведать о них. Они вдвоём ловили рыбу в Луцинхэ на крючок, а не сетью, помня наставления учителя. В Вали был человек, проучившийся десять лет у Мо-цзы — он умел пускать стрелу на десять ли, которая всю дорогу присвистывала. Он так отполировал медное зеркало, что, сидя перед ним, можно было видеть все девять областей[8]. Родом из Вали были также знаменитые буддийские и даосские монахи. И Ли Ань, второе имя Юнмяо, по прозванию Чаншэн; и Лю Чусюань, второе имя Чанчжэнь, по прозванию Гуаннин — валийцы. В годы правления под девизом Ваньли[9] тучей налетела саранча, затмив небо и солнце. Люди ели траву, кору деревьев, ели друг друга. Один буддийский наставник просидел в трансе тридцать восемь дней, и разбудили его ученики звоном медного колокола. Наставник помчался на край города, взмахнул руками и произнёс: «Виновны». Вся саранча с неба влетела к нему в рукава, и он сбросил её на дно реки. Когда началась смута «длинноволосых»[10], народ отовсюду бежал в Вали, ворота которого всегда были открыты для беженцев… Чистые как стекло, золотые сердцем, люди раньше были красивы душой, и дела у них шли на лад!

Не поняв ни слова на древнем языке, жители всё же были очень взволнованы. Они уже долго мучились от тишины и бессловесности. Уровень воды в реке упал, пристань опустела, привычных криков при разгрузке судов не было слышно. В душах людей поднималось невысказанное недовольство, которое постепенно перерастало в возмущение. Лишь некоторые очнулись при гудящих звуках древнего языка: старый храм сгорел, но громадный колокол остался. Годы слой за слоем разрушали величавые древние стены, но прежняя мощь части этих остатков ещё уцелела. Все словно чувствовали: не взбудоражили бы городок все эти пришлые, жизнь, возможно, была бы счастливее. Сыновья были бы почтительнее к родителям, дочери более целомудренными.

Бледная река безмолвно текла в своём узком русле. Каменные основания похожих на старинные крепости старых мельничек потихоньку оплетал плющевидный луносемянник. Большинство их молчало, лишь некоторые, что побольше, целыми днями погромыхивали. Места, куда не ступали быки, всё больше зарастали мхом. Присматривавшие за мельничками старики постукивали деревянными совками о чёрные глазки жерновов. Те медленно вращались, терпеливо перемалывая время. Городские стены и старые мельнички долго всматривались друг в друга в тишине.