Старый корабль

В конце концов в газетах большие цифры публиковать перестали, а в городке на горке установили деревянный стенд, и на нём ежедневно с утра до вечера вывешивали сводки. Один кооператив собрал с одного му три тысячи четыреста пятьдесят два цзиня пшеницы и планирует в будущем году собрать восемь тысяч шестьсот цзиней. Другое хозяйство выдаёт новые цифры — они уже собирают с одного му восемь тысяч семьсот двенадцать цзиней, больше запланированного первым на сто двенадцать цзиней, они достигли значительного успеха. В провинции более восьмисот восьмидесяти хозяйств, и среди них более трёхсот на сегодняшний день превосходят их. А есть и такие кооперативы, у которых урожайность остаётся примерно на тысяче цзиней, и тогда в провинции и уезде рассматривают эту проблему и принимают решение вырвать с корнем этот отсталый «белый флаг»[40], распустить руководство этого кооператива, провести общие собрания и подвергнуть их критике. Кое-где уже сшиты чёрные безрукавки без воротника[41], которые предлагают носить руководителям хозяйств с урожайностью ниже шести тысяч цзиней. Городской голова Чжоу Цзыфу выдвинул для Валичжэня лозунг: добиться урожая проса по двадцать тысяч с одного му, кукурузы двадцать тысяч и батата триста сорок тысяч. «Это пара пустяков», — заявил Четвёртый Барин Чжао Бин. И на следующий год урожай кукурузы в кооперативе улицы Гаодин действительно составил двадцать тысяч цзиней. Городской голова Чжоу Цзыфу лично провёл в кооперативе общее собрание, вручил Чжао Бину венок из цветов и сказал: «Быстро докладывай об успехе в партком провинции!» Прошло немного времени, и цифра «двадцать одна тысяча» была торжественно пропечатана в провинциальной газете. Так как эту цифру сообщили из Валичжэня, горком партии потратился и приобрёл пятнадцать тысяч экземпляров газеты, где эта цифра была напечатана. И вот все жители городка, уставившись на эту цифру, восклицали про себя: а ведь эта огромная цифра красная!

Несколько дней подряд валичжэньские ходили мрачные, их не покидало смутное ощущение, что вслед за этой красной цифрой что-нибудь да стрясётся. Никто не говорил ни слова, а если нужно было что-то сказать, лишь обменивались взглядами. Ситуация походила на дни после того, как сгорел храм.

Напряжённость висела над городком, и происшествие не заставило себя ждать. С тех пор из-за этой цифры спокойной жизни Валичжэню уже не было. В то утро группа за группой стали прибывать желающие посмотреть на кукурузу. Городской голова Чжоу Цзыфу в маленькой плетёной шляпе самолично давал объяснения. В городке все, конечно, давно уже приготовились. Жители, держась за стебли кукурузы, стояли вдоль дороги, и посетители проходили между ними. На каждом стебле было по десять с лишним початков, и приехавшие раскрывали рты и громко восхищались. Стали высказывать предположения, что это особенный сорт, но потом узнали, что это обычная кукуруза. Один из визитёров, глядя на всё это, проговорил сам себе:

— Если так дело пойдёт, то через пару лет, глядишь, и коммунизм наступит.

— Глупости всё это! Не нужно столько! Не нужно!.. — принялся объяснять всем Чжоу Цзыфу. — Обычно у кукурузы завязывается один початок или два — большой и маленький. Но почему же у этой завязей с десяток и больше? Потому что высоко несём революционное красное знамя. Чем больше мы дерзаем, тем больший урожай даёт земля. На будущий год товарищ Чжао Бин из кооператива улицы Гаодин планирует собрать с одного му тридцать тысяч цзиней кукурузы!

Все зааплодировали и стали искать глазами тридцатилетнего Чжао Бина. Его аплодисменты ничуть не тронули, выпучив посверкивающие глаза, он обводил взглядом стоявших вдоль дороги со стеблями в руках членов кооператива. И тут Ли Цишэн, размахивая стеблем, воскликнул, что понял, что не так с этой кукурузой: все початки привязаны тонкой верёвкой, продетой через мякину! Все сначала опешили, а потом обступили его. Чжоу Цзыфу растолкал толпу и уставил палец на нос Ли Цишэна:

— Этот человек — капиталист, вернувшийся из Дунбэя!..

К нему подошёл улыбающийся Чжао Бин:

— Тебе, голова Чжоу, тоже не стоит серьёзно относиться к этому сумасшедшему. На этого парня опять что-то нашло. Во всём меня обвиняет, руки-то коротки, вот и кричит, что это я…

— Это я сумасшедший? — воскликнул Ли Цишэн, указывая на стебель с десятью початками. Чжао Бин, ни слова не говоря, протянул толстые, с плошку, ручищи и зацепил пухлыми пальцами воротник Ли Цишэна, как крючком. Он легко поднял его на три чи над землёй и отшвырнул далеко в сторону, как рваную куртку на вате.

— Катись-ка ты домой, полежи! — крикнул он вслед…

Ли Цишэн встал и, даже не отряхнувшись, припустил бегом прочь.

Народ вспомнил про старика-сеятеля, прыгнувшего в колодец, припомнил появившуюся недавно красную цифру, и все как один сказали про себя: «Ну, всё! Ли Цишэну конец».