Старый пёс

Старый Пёс про себя подумал, что намного опередил грядущие поколения людей. Художественные достоинства гобелена, по его мнению, явно не дотягивали до изысканности позолоченного багета. В такой раме Старый Пёс с удовольствием лицезрел бы свой собственный портрет. Парадный. В лучшей сбруе. К сожалению, выбирать приходилось из эффектного, но единственного аксессуара. Это обстоятельство немилосердно стягивало фантазию пса с высокой орбиты вниз и наводило Старого Пса на мысли о незаслуженной скудности гардероба. «Притом, что у „этих“, – так в случае недовольства заносчиво поминал Старый Пёс Хозяина и Хозяйку, – барахло из шифоньеров вываливается, лапу не всунуть, дверь не открыть». Однако момент триумфа и без того безнадежно откладывался. Старый Пёс слышал, как Хозяин бурчал: «Железная старуха, просто бессмертная…»

Еще среди вещей, разжалованных на скорую руку, находилась неведомая Старому Псу мелочовка. Сосчитать и рассмотреть ее собаке мешал малый рост и нежелание показывать людям, что он в курсе собственной физической незначительности. Чтобы те не начали мнить о себе слишком много. В то же время он был совершенно уверен в присутствии в доме значительного числа ненужной мелочовки, потому как только из-за салфеток, вазы и гобелена вряд ли стоило так шуметь. А ведь иногда шумели, да еще как, «по-взрослому»… И это, Старый Пёс был готов присягнуть, не метафора. Виной всему, по разумению Старого Пса, был гобелен. Он выглядел слишком помпезно для того, чтобы коротать свои лучшие гобеленовы дни в пыльном и паучьем зашкафье, стареть, терять лоск и обесцениваться. Хотя кому, скажите, может быть интересен неопрятно слизанный с классики примитив, массово сработанный на станке? Вот только самому гобелену кто это объяснит? Старый Пёс попытался однажды, но пастушок принялся фальшиво, зато изо всех сил дуть в свою дурацкую дудку, а пастушка скуксилась и разрыдалась в голос, убогая деревенщина. Старому Псу стало неловко за свое начинание. Так или иначе, он вынужден был признать, что причин для расстройства у гобелена и в самом деле – вагон и маленькая тележка. Конечно, Старый Пёс мог бы поведать убогому произведению машинного ткачества, что оно даже в изгнании оставалось в центре внимания, в гостиной, пусть и косвенно. Но сообщать о таких приятностях?! За какие такие заслуги? Ей-богу, пастушку не стоило так злобно надрываться, а пастушке реветь белугой. Дело же было вот в чем…

Ради ненавистного Хозяину гобелена, в котором Хозяйка, исключительно из упрямства и забывая про душу, усматривала надуманные достоинства, в парадной стене гостиной постоянно присутствовал вбитый гвоздь. Если разобраться по существу, то гвоздь этот вообще никому не мешал, его обычно не замечали – не костыль, криво втемяшенный над телевизором, то есть на глазах, а вполне себе обыкновенный гвоздь, гвоздик. К тому же аккуратно вбитый. По крайней мере, на взгляд снизу, а именно оттуда Старый Пёс рассматривал гвоздь. Так получалось, что после трех-четырех дней присутствия в доме старушки к гобеленовой пасторали, метр на метр, все без исключения обитатели дома нехотя привыкали. И первое время, после возвращения гобелена в привычную для него немилость, сиротство гвоздя становилось слишком уж нарочитым. Нередко, именно этот скромный, в силу отсутствия прав на самостоятельные поступки, предмет, чьи переживания сводились к интриге «по шляпку, или все же есть шанс?», как раз и давал повод для удручающих однообразием и неэкономных, что до эмоций, семейных ссор. Можно сказать, «клиника» и «хроника» в одном флаконе. Стороны обменивались бессмысленными уколами, которые Старый Пёс справедливо относил к констатациям.

– Это, заметь, моя мать! – на высокой ноте восклицала Хозяйка.

«Только слепой не заметит», – удивлялся ей Старый Пёс.

– А я, черт побери, твой муж! – странно и невпопад реагировал Хозяин.

«Кто-то спорит?» – от скуки позёвывал Старый Пёс.

– Прекрати сию же минуту орать. Собака вон из-за тебя нервничает, – замечала Хозяйка гримасы Старого Пса.

«Да меня вообще здесь нет», – не соглашался с ней Старый Пёс и покидал поле боя, удаляясь на кухню.