Старый порядок и революция

Можно подумать, что в созданных человеком институтах, равно как и в самом человеке помимо органов, выполняющих различные функции, поддерживающие общее существование организма, имеется еще и некая невидимая главная сила, являющаяся жизненным началом. И хотя органы и действуют вроде бы по-прежнему, весь организм чахнет и гибнет, если это живительное пламя угасает. Французские дворяне имели еще и такие субституции, которые носили название «полезных прав»: право первородства, получение доходов от поземельных и вечных повинностей т. д. Берк даже замечает, что в его время льготы во Франции встречались чаще и носили более обязательный характер, чем в Англии. Дворяне были освобождены от тяжкой обязанности нести бремя военных расходов, а между тем податные изъятия были сохранены за дворянством и даже намного расширены. Иными словами, избавившись от повинности, дворяне сохранили вознаграждение за нее. Помимо этого они пользовались многими другими денежными льготами, которые были неведомы их предкам. И тем не менее они постепенно беднели по мере того, как утрачивали навык и самый дух управления. Именно постепенное обеднение дворянства и явилось отчасти причиной чрезмерной раздробленности земельной собственности, о чем шла речь выше. Дворянин по кусочкам уступал свою землю крестьянам, оставляя за собой только сеньоральные ренты, дававшие ему скорее видимость его прежнего положения, чем реальную силу. В иных французских провинциях как, например, в Лимузене, о котором говорил Тюрго, было множество обедневших мелких дворян, почти лишившихся земель и живших только на сеньоральные и поземельные ренты26.

«В этой области, — говорил один интендант в начале века, — число дворянских семей достигает еще нескольких тысяч, но из них едва ли найдется пятнадцать семей, чья рента достигала бы 20 тыс. ливров». В одной своеобразной инструкции, датированной 1750 г., с которой интендант (из Франс-Конте) обращается к своему преемнику, я читаю следующие строки: «Дворянство здесь люди все порядочные, но бедные; они горды в той же мере, сколь и бедны. Они крайне унижены по сравнению с тем положением, что они занимали прежде. Политика, поддерживающая их в таком бедственном положении и заставляющая служить нам и нуждаться в нас, вовсе недурна. Дворянство образует особое сообщество, — добавляет он, — в которое допускаются только люди, способные доказать свою принадлежность дворянскому сословию на протяжении четырех поколений. Это сообщество никем не утверждено, его только терпят, и оно собирается не чаще одного раз в год в присутствии интенданта. После совместного обеда и прослушивания мессы каждый дворянин возвращается домой — кто на своей кляче, а кто и пешком. Вы увидите, сколь комичны эти собрания». Постепенное обнищание аристократии более или менее отчетливо обнаруживается не только во Франции, но и повсюду на континенте, где, как и во Франции, феодальные отношения разлагались, не будучи заменены новой формой аристократии. У германских народов, населявших берега Рейна, этот упадок выражен особенно резко и заметно. Обратная же картина встречается только у англичан. Здесь древние дворянские роды не только сохранили, но и значительно преумножили свое состояние; они остались первыми не только по своей политической силе, но и по богатству. Новые семьи, возвысившиеся рядом со старыми, могли лишь подражать им в достатке, но не могли превзойти их.

Во Франции одни лишь простолюдины могли наследовать все те блага, что утрачивала аристократия, — можно сказать, что они возвысились за счет дворянства. Между тем не было такого закона, который препятствовал бы разорению буржуазии или способствовал ее обогащению; буржуазия же тем не менее непрерывно богатела. Во многих случаях буржуа был столь же богат, что и дворянин, а иногда и богаче последнего. Более того: состояние буржуазии чаще всего того же рода, что и у дворян — хотя буржуа обыкновенно живет в городе, он часто имеет в своей собственности поля, иногда приобретает и именья.

Образование и образ жизни уже установили между дворянством и буржуазией множество других сходств. Буржуа столь же просвещен, как и дворянин, и, что особенно нужно подчеркнуть, черпает свои знания из того же источника, что и последний. Оба они просвещены одним и тем же светом. И у того, и у другого образование носило в равной степени теоретический и литературный характер. Париж, мало-помалу сделавшийся наставником всей Франции, в конечном счете давал всем умам одинаковую форму и выправку.

Несомненно, в конце XVIII века в манерах буржуазии и дворянства еще можно было заметить различия, ибо ничто не выравнивается столь медленно, как внешняя сторона нравов, именуемая манерами. Но по сути все люди, стоявшие вне народной массы, были очень схожи меж собой: у них были одни и те же привычки, идеи, они следовали одним и тем же вкусам, предавались одним и тем же удовольствиям, говорили на одном языке. Они различались только своими правами.