Читаем Старый порядок и революция полностью

Народы, которые ниспровергли Римскую империю и из которых в конечном счете сложились современные нации, различались расой, происхождением, языком; они были схожи лишь своим варварством. Осев на территории империй, они еще длительное время воевали между собой среди всеобщих смут и неурядиц, а когда же, наконец, наступила некоторая стабильность, они оказались отделенными друг от друга руинами, ими же самими созданными. Цивилизация почти угасла, общественный порядок был почти разрушен, поэтому отношения между людьми стали напряженными и трудными, а великое европейское сообщество разделилось на множество мелких, разнородных и враждебных обществ. Каждое из них жило обособленно от других. Между тем из недр именно этой разнородной массы внезапно возникли единообразные законы.

Созданные институты не были подражанием римскому законодательству(1); они настолько противоположны ему, что именно римское право послужило позднее средством для их преобразования и отмены. Они весьма своеобразны и отличны от всех законов, созданных когда-либо людьми. Они симметрично соответствуют друг другу и все вместе создают свод, составляющие части коего соединены столь тесно, что статьи наших современных законодательств не соединены прочнее. То были мудрые законы на службе полуневежественного общества.

Каким образом подобное законодательство могло возникнуть, распространиться и, наконец, сделаться господствующим в ( стр.19) Европе? Я не ставлю себе целью исследовать этот вопрос. Со всей определенностью могу лишь утверждать, что в Средние века это законодательство встречается в Европе почти повсеместно и во многих странах оно занимает господствующее положение.

Я имел возможность изучать средневековые политические институты во Франции, в Англии, в Германии, по мере продвижения работы росло мое удивление при обнаружении поразительного сходства в законодательствах. Я восхищался тем, что столь разные народы, столь мало связанные между собой могли установить до такой степени схожие законы. Конечно, эти законы бесконечно разнятся в деталях в зависимости от страны, которой они принадлежат, но основа их везде неизменна. Обнаруживая в старом германском законодательстве тот или иной институт, правило или закон, я заранее знал, что поискав хорошенько, я найду что-нибудь в сути своей сходное во Франции или в Англии, и действительно, не было такого случая, чтобы я не нашел того, что искал. Каждый из трех народов помогал мне лучше понять два другие.

У всех трех народов управление построено на одних и тех же принципах, политические ассамблеи имеют одинаковое строение и наделены сходными полномочиями. Общество у них также имеет одну и ту же структуру: те же иерархические взаимоотношения между классами, то же привилегированное положение дворянства, та же его сущность и характер. Словом, речь будто бы идет не о разных народах, но о совершенно одинаковых, во всем друг с другом схожих.

У всех трех народов города управляются схожим образом, и сельская жизнь также построена по одному образцу. Мало различается и положение крестьян: владелец, обработка, пользование землею повсюду одинаковы, земледелец везде несет одни и те же повинности. От границ Польши до Ирландского моря мы во всем видим одни и те же черты - и в сеньории, и в вотчинном суде, и в правах ленного владельца, и в оброчном праве, и в феодальном праве, и в повинностях, и в корпорациях. Часто встречаются даже одни и те же названия и, что еще более замечательно, все эти аналогичные институты проникнуты одним и тем же духом. Я считаю возможным предположить, что в XIV столетии в Европе социальные, политические, административные, судебные, экономические и литературные институты, быть может, имели между собой гораздо больше сходства, чем в наши дни, когда цивилизация, казалось бы, проторила все пути и стерла все преграды.

В мою задачу не входит рассказывать о том, каким образом Старый порядок в Европе мало помалу ослабел и пришел в упадок; ограничусь лишь констатацией того факта, что к XVIII веку он везде был наполовину разрушен(2). Общее отмирание старого порядка было выражено менее явно на востоке континента и более ( стр.20) на западе, но ветхость и часто полная дряхлость обнаруживались повсеместно. Постепенный распад средневековых институтов прекрасно прослеживается по архивным документам. Хорошо известно, что в каждой сеньории существовали записи, именуемые поземельными списками, в которые из века в век заносились границы поместья и размеры податей, долги, повинности, местные обычаи. Мне попадались поземельные списки XIV века, бывшие в своем роде шедеврами порядка, ясности, четкости и разумности. Но по мере приближения к нашему времени они становятся все более темными, неудобочитаемыми, неполными и невнятными, несмотря на общий прогресс просвещения. Создается впечатление, что в то время, как гражданское общество завершает процесс просвещения, политическое общество впадает в варварство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное