Старый Сантос и его потомки

— Симха, дорогой, — сказал Гедалья Сантос, — ты со своей щекой пошел бы лучше домой, Тут без тебя обойдемся. Ты, конечно, большой стратег, но не болтай глупостей. Ты что же, не видел, какая туча двигалась на нашу землю? Что тебе даст винтовка? Это тебе не гражданка, когда и обрез много значил. Тут нужны пушки.

— Ничего, винтовкой тоже можно досадить немало… — не унимался бухгалтер.

Симха Кушнир удивленно глядел на виноградаря. Кажется, никогда он с ним не разговаривал столь сердито, как сейчас. Но Симха не злился на него. Гедалья убит горем. Кто знает, может, сын уже где-то сражается против врага, может, парни, недавно ушедшие на сборы, уже проливают свою кровь…

* * *

Удрученный, весь черный, устало шагал с летнего табора, где пасется артельный гурт, Данило Савчук. Он размашисто хлестал кнутовищем по пыльным бурьянам, торчащим у края дороги. Он безбожно ругался, костил отборными проклятиями немецких варваров.

Заметив людей, толпившихся возле дома Сантоса, Данило свернул туда.

— Ну, видали, что творит эта сволочь Гитлер? Погибель на его проклятую голову! — сказал старший пастух из Лукашивки. Глаза его были подернуты слезами. — Лежу это я в курене и вдруг слышу оглушительный гул. Взглянул на небо, и страх меня охватил. Самолеты с крестами на крыльях. Немцы! Они, гадюки, над самой головой пронеслись, и вся отара, весь гурт бросился врассыпную. А те из пулеметов давай палить. Сколько забили! Все поле в крови! Шесть лучших коров, десять телят, тридцать овец погибло… Двух доярок ранило. И я чудом жив остался. Что это за подлость воевать с коровами и телятами! Неслыханное варварство! Не встречали нашего хозяина, Петра Гатчинского? Что мне делать с битым скотом? Пусть подводы пришлет в табор…

— Спросите чего-нибудь полегче, Данило. Сами не знаем, на каком мы свете.

— Он с Мазуром поскакал верхом в район, узнать, что случилось…

— А что же другое случилось? — удивился пастух. — Немцы на нас напали. Вот это и случилось… Началась война…

— А ты, Данило, часом не видал с твоей верхотуры, куда летали бомбовозы? — спросил Гедалья.

— Как же не видал? Я вылез на высокий дуб и смотрел. Проклятые летели на узловую станцию. Там долго все гудело и рвалось. Оттуда, из моего куреня, видно, как все охвачено дымом и пламенем. Подожгли, наверное, нефтебазу. Черный дым стоит до неба… И станция, видимо, уже разбита…

Услыхав эти слова, Гедалья Сантос почувствовал, как его охватил неуемный озноб. Он подумал о сыне. Последнее письмо он получил из-под Смоленска. Очевидно, часть направлялась в Белоруссию, на границу. Неужели и там уже началось и так же бомбят вражеские самолеты? Он невольно подумал о брате, который так не вовремя приехал в гости. Сколько лет собирался, и вот когда наконец выбрался, завертелось светопреставление. Попал в ад. Как же он выберется теперь из этого кошмара? Если железнодорожная станция ужо разрушена, если линия повреждена, стало быть, и не выедешь. Но как бы там ни было, надо его непременно отправить домой.

А Пинхас тем временем уже побывал в медпункте и перевязывал там раненых, которых доставляли с разных сторон. Люди тушили пожары, разбирали развалины на окраинах, искали пострадавших живых и мертвых. Не умолкали проклятья, слышался плач, стопы.

— Да, нечего сказать, славно погостил брат… — сокрушался Гедалья Сантос. — Сегодня же придется что-то придумать, чтобы его отправить. Нечего ему здесь сидеть. Война… Как он потом уедет!

Мозг работал напряженно. Тревожные мысли не давали покоя. Он не представлял себе, за что надо браться прежде всего; мучило и то, что над родной землей летают вражеские самолеты, бросают бомбы, калечат людей, сжигают и губят все вокруг.

На улицах стоял невообразимый шум, все метались, с опаской поглядывали на небо, прислушивались, не летят ли снова зловещие кресты. Притихшие ребятишки толпились возле пепелищ и с ужасом глядели на раненых, на полуживых, которых извлекали из-под развалин и относили к медпункту, где профессор Сантос в белом халате без передышки перевязывал, оперировал, спасая людей.