Старый Сантос и его потомки

«Ужасная война! — толковали малыши. — И на войну-то не похожа. Как жаль, что нет уже ни Чапаева, ни Котовского. Они быстро покончили бы с фашистами, и незачем было бы идти этой мучительной дорогой!»

В самом деле, что же это такое? Из аэропланов палят по мирным людям, которые спешат к поезду; убивают маленьких детей, коров, овец; швыряют бомбы прямо на дорогу… А почему не воюют там, на фронте, с нашими самолетами и танками?.. На это ребята не в силах были найти ответ. И все же они непоколебимо верили, что скоро наши как ударят по фашистским гадам, те так драпанут отсюда, что пятки замелькают! Наши воины отомстят варварам за все!

Ребята окружили свою учительницу Лесю. Она не успевала отвечать ученикам на вопросы. Да и сама не представляла себе, что творится и что будет дальше. Хотелось одного: найти колодец, утолить жажду, вытянуться на траве, на колосьях, где угодно, и уснуть хотя бы на короткое время, забыть об ужасах войны, о горестях и об этой трудной и мучительной дороге.

Однако об отдыхе, даже о короткой передышке помогло быть и речи. Петро Гатчинский и Мазур, которые шли запыленные, сразу постаревшие, как могли, подбадривали людей. Надо было спешить, чтобы поспеть на станцию. Оба прислушивались к нарастающему гулу орудий и с отчаянием думали о том, что война идет сюда семимильными шагами, опасность близится. Не перерезана ли уже линия? Впереди, там, куда они держат путь, все небо покрыто черным дымом. Не прекращается несмолкаемый рев бомбардировщиков.

Лесе жалко было глядеть, как мучаются ее питомцы, как изнывают от жары и жажды. Она глазами поискала подругу. Хотелось с ней поговорить, излить душу. И Леся ускорила шаг, догнала ее. Теперь они пошли рядом.

Обеих подруг удивило то, что Гатчинский и Мазур держатся поодаль, о чем-то шепчутся всю дорогу. Что-то здесь неладно. Они, видимо, не собираются выезжать в глубокий тыл вместе со всеми. Неужели председатели решили выпроводить всех, а сами останутся здесь, чтобы пробиться к партизанам? А почему бы так не поступить Лесе и Руте? Ведь на фронте нужны медсестры, санитарки, просто пулеметчицы… Они смогут воевать наравне с Мазуром и Гатчинским. Надо, правда, это сделать очень осторожно, чтоб не заподозрили родители. Сразу поднимут шум и не пустят. А в самом деле, зачем тащиться куда-то за тридевять земель, когда лучше всего попасть на фронт, может, они найдут там своих милых, Самуила и Симона.

И эта идея преобразила подруг. Они не выпускали из виду председателей, решив, что если те свернут в сторону, уйдут в лес, то сразу же последуют за ними.

В своем воображении девушки строили воздушные замки, а когда смотрели на измученных людей, тянувшихся за подводами и арбами, на удрученных матерей, их одолевало сомнение, и они не знали твердо, как быть. Рассказать о своих планах или смолчать и идти вот так вместе со всеми? Но они все же решили наблюдать за Гатчинским и Мазуром. Если они свернут в сторону, куда-то подадутся, девушки пойдут за ними!

— Да, страшное время настало, Рута…

— Тяжелая участь выпала на нашу долю… — ответила подруга.

Это уже все понимали — и стар и млад. И, напрягая силы, шагали дальше по знойной пыльной дороге.

* * *

Как ни спешили, но к крупному железнодорожному узлу добрались только к рассвету следующего дня. За слоями густого черного дыма не видно было неба. Ночью грохот немного приутих, но с рассветом снова загремел со страшной силой.

Бесконечный обоз вошел в лес. Остановились. Надо было выждать. Гатчинский и Мазур сели на двуколку и поехали в город, на станцию, разведать, что там и можно ли еще будет погрузить людей и имущество в вагоны.

Люди падали на траву, тут же засыпали, и казалось — никакая сила не разбудит их. Вопреки мучившей их жажде хотелось только одного: вытянуться, поспать, дать ногам покой хоть на час. Невольно надеялись, что миссия Гатчинского и Мазура затянется. Спустя несколько минут люди уже спали как убитые, позабыв о войне, об опасности, грозящей им, о коварном враге, который был совсем близко.

Хотя брезжил рассвет, на небе еще плыл месяц. Он как бы повис над лесом и со страхом глядел на измученных тяжкой дорогой странников.

Ходоки не задержались. Впрочем, до станции они и не доехали. Оба сидели на опушке леса, прислонившись к стволам деревьев. То, что они увидели на окраине города, потрясло их до глубины души. Фашисты лавиной двигались с запада, неся смерть и разрушение. А по окраине города тянулись беженцы. В этой молчаливой толпе, в этом потоке; брели наши солдаты, неся на носилках раненых и искалеченных… Все двигалось куда-то, словно какая-то неведомая сила гнала живое и движимое.

— Как же теперь быть? — спросил Мазур. — Надо срочно решать. Не сидеть же здесь и ждать, пока нагрянут фашисты и перестреляют нас…

— Что ж делать? — тяжело вздохнул Гатчинский. — У нас один выход… Фашисты двигаются по главной магистрали, а нам надо повернуть и проселками пробираться домой.

— Да, иного выхода нет. Надо только торопиться. Народ, правда, смертельно устал, но что поделаешь.