Стасины Истории

– А-а-ах! – вдруг донёсся до Толика вскрик Стаси. И Толику показалось, что слышит он в этом коротком возгласе не восхищение, а почему-то страх. «Чего это она?» – подумал Толик. И хотел уже бросить пробовать замОк. Но – не тут-то было! Язык! Его язык предательски не хотел отлепляться от замкА! Толик попробовал дернуть языком туда-сюда – язык оставался на месте. Тогда Толик рванулся изо всех сил! Слезы брызнули из глаз! Во рту будто взорвалась бомбочка. Да так там и осталась тлеть колючим осколком. Но Толик сдержался. Он же из Тюмени. Нельзя реветь из-за какого-то замкА в первый день. Еще и при Стасе. Толик сосредоточился – темные глаза его будто подёрнулись невидимой дымкой. И промелькнул в коричневой глубине толиковых глаз синяя, будто электрическая искра. Изо рта мальчишки, прямо из-под примерзшего языка высунулся еще один длинный, гибкий голубой язык. Язык лентой обвился вокруг замка. Пошел еле заметный пар. Крепкая дужка покрылась пятнами коррозии. Синий язык втянулся обратно, розовый отлип от железки и тоже спрятался в рот. Глаза Толика мягко заблестели. Замок качался на изъеденной дужке, покосился и рухнул в снег. Подбежали Павлентий со Стасей.

– Ну что, вкусно? – спросила Стася.

– Вкусно! – буркнул Толик, еле шевеля распухшим розовым языком.

– Ура! – восхитился Пашка, – Завтра мы тоже попробуем! Правда, Стась? А то сегодня Толик весь иней съел! И…замок???

– Нет! – крикнул, как мог, Толик, – Вот еще глупости! Замок сам отвалился! А железки не пробуйте – противно! Воняют!

– Н-уу, ладно! Как скажешь, воняют, так воняют, – пожала плечами Стася, – Может, завтра капусту привезут…

Толик оглянулся на ямку в сугробе, где теперь покоился замок. В темных глазах вновь вспыхнула маленькая молния. «Ни за что… Не сегодня… Может когда-нибудь… Расскажу, когда метро построят…» – думал Толик, пока все шли на обед.

В обед Толик не мог есть картофельное пюре. Розовый язык от соли жгло, будто огнём. Пришлось незаметно обмотать его синим. Но Толик не плакал – ведь он из Тюмени.

А в среду в садик приехал грузовик с капустой.

Пангасиус

Пангасиус – это звезда. И когда душистой июльской ночью выходишь на балкон, Пангасиус подмигивает тебе ярко – зеленым глазом неподалеку от правого рога Кассиопеи…

Стася часто думала о Пангасиусе. Особенно, когда мама уходила на дежурство в больницу, а она оставалась дома одна. Конечно, бывало, и так, что девчонка, едва добравшись до подушки, моментально засыпала. Но бывали и такие вечера, когда Стася долго не могла уснуть, ворочалась и даже неслышно плакала. Тогда она вспоминала о Пангасиусе.

Когда-то Пангасиус показал Стасе папа. Папа всегда выходил на балкон с «молодым поколением». И там они могли говорить с Пангасиусом по душам сколько хочешь.

Они с мамой уже три года, как-то существуют без папы. Мама все работает и работает. Бессонные дежурства в больнице прибавили ей темноты под глазами и суровую складку между бровей. А глаза у мамы остались прежними – прозрачно-зелеными, точно утренняя морская волна.

Стася вспомнила, как мамины глаза сияли, когда папа получил майора.

Праздновали всей семьей. А через неделю папа умер. Получил серьёзное ранение прямо на базе и умер. Стася помнит ночную суету, срочные сборы и последний папин видеозвонок: «Прилетели мы в Сирию. Будем служить Отечеству в Хмеймиме. Это военная база наших. Все хорошо. Целую всех.»

А потом…потом…случилось страшное. Стася слушала и не могла поверить. Как же так? Ведь Новый год! Несправедливо это! Сухие строчки Интернет-новостей расплывались и множились в стасиных слезах. «В результате минометного обстрела российской авиабазы Хмеймим в Сирии 31 декабря были повреждены и фактически выведены из строя не менее 7 боевых самолетов. Ранения получили около 10 военнослужащих.

Утверждается, что выведены из строя четыре фронтовых бомбардировщика Су-24, два многоцелевых истребителя Су-35С и один военно-транспортный самолет Ан-72.»

Стася не очень понимала, кто обстрелял папину самолётную базу, но точно знала, что это страшные, жестокие люди – они убили папу…Папу!!! Её ПАПУ!!! И мама теперь ночами плачет горько в подушку и пропадает а работе. Потускнели её зелёные глаза.

Стася с тех пор подолгу смотрела на небо. Она представляла, что там, на Пангасиусе теперь живет папа. Стремительно проносится на своей «сушке» над изумрудными всполохами звезды. И вдруг вспомнила, как она, трёхлетняя, ещё не садиковская даже спросила у папы:

– Пап, а мы думаем печатными или прописными буквами?

Папа удивился, но все-таки придумал ответ:

– Ты, Стасенька, раз умеешь писать буквы только печатными, значит, и думаешь по-печатному. А мы с мамой, раз пишем прописью, значит, и мысли наши тоже выходят прописными буквами!

– А когда печатные мысли превращаются в прописные? – продолжала допытываться Стася.

Папа взъерошил широкой шершавой ладонью жесткий ежик седеющих волос и ответил:

– Ну-у, наверно, когда писать учатся…Вот ты, например, сначала вообще не думала буквами, только мыслями, а сейчас думаешь по-печатному, а писать научишься – будешь мыслить по-письменному!