Я тихонько покрякиваю в ответ чайкам – ква, ква, – и вдруг у меня за спиной раздается какое-то шебуршение. Это один из «ДЗ», весь взъерошенный, приплелся в кухню и ищет сигареты.
– Скрутишь сам? – говорю я, предлагая ему Элов кисет с табаком.
Он глядит мутным взглядом, берет кисет, садится за стол у окна и приступает к процессу сборки сигареты, а заодно и себя самого – в преддверии нового дня.
После первой затяжки он долго откашливается, а потом говорит:
– Хорошо мы вчера погуляли.
– Да! – отвечаю я бодрым голосом. – Это лучшая ванная вечеринка из всех, которые у меня были.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он, глядя на меня из-под спутанной челки. – Вчера ты выглядела жутковато.
– Мне казалось, я выглядела роскошно. Как Стиви Никс под опиатами.
– Нет. Жутковато, – говорит он, затягиваясь сигаретой. В углу стоит магнитола. Диск так и играет – тихонько, со вчерашней ночи – на бесконечном повторе. Серж Генсбур. «Мелоди Нельсон». Это я настояла, чтобы поставили этот диск. «Альбом
– Этот альбом посвящен рыжей девчонке из Ньюкасла, – говорю я сейчас.
– Да ладно! – удивляется мой собеседник.
– Честное слово. Слушай внимательно. Он поет: «Бла-бла-бла на французском, опять на французском,
Мы молча слушаем, как мелодия превращается в приливную волну, бьющуюся о песню.
– Ты слышал? – говорю я на нужном моменте. – Ньюкасл!
Парень заваривает нам чай, и мы целый час разговариваем о Серже Генсбуре. В те времена еще не было Интернета, и мы узнавали всякие интересные штуки о музыке именно так: из разговоров друг с другом, от самых разных людей, по чуть-чуть. Иногда приходилось срываться из дома в три часа ночи и тащиться в какой-нибудь бар в центре города, чтобы разузнать что-нибудь, что спустя двадцать лет каждый найдет за пятнадцать секунд, подключившись к Сети со смартфона, в автобусе. Мы делимся знаниями о Генсбуре, словно сельские кумушки-сплетницы:
– А я
Мой собеседник – его зовут Роб – скручивает еще одну сигарету и вдруг говорит:
– Знаешь, а ты не такая, какой я тебя представлял.
– А какой ты меня представлял? – говорю я польщенно. У меня есть репутация!
– Ну, такой… Если судить по тому, как ты пишешь. Я думал, ты… – Он запинается, подбирая слова. – Злющая и свирепая. Я тебя даже боялся. А ты нормальная.
– Боялся?
– Ага. Ну, ты сама знаешь.
Я вспоминаю свои последние обзоры. В рецензии на «Я заставлю тебя попотеть» группы «C+C Music Factory» я пошутила насчет того, что один из членов группы – «+С» – недавно перенес менингит: «Температура под сорок и вправду заставит тебя попотеть. В отличие от этой так называемой музыки в так называемом стиле хаус, предназначенной исключительно для того, чтобы раздухарившееся начальство лапало под нее секретарш на рождественских корпоративах».
В обзоре «Inspiral Carpets» я писала – и повторила неоднократно, на все лады, – что они слишком уродливые для поп-звезд: «Поп-звезды должны быть похожи на Дэвида Боуи: сплошь сверкающий лед, и слоновая кость, и роскошные меха, ниспадающие с плеч. Когда покупаешь сингл Боуи, ты как будто заходишь в салон Тиффани и выбираешь себе диадему с бриллиантами. Но когда сингл выходит у «Inspiral Carpets», это похоже на тот неловкий момент за неделю до Рождества, когда к тебе в дверь звонят местные мусорщики, топчутся на крыльце и бубнят: «С Рождеством, хозяйка», – в ожидании чаевых. Они слишком страшненькие для поп-группы. Это не группа, а парад уродов».
И конечно, статья о «U2», в которой я называю Эджа долбоебом, хотя, как я уже говорила, втайне я обожаю «U2».
– Все группы, какие я знаю, тебя боятся. Слушай, ты только о нас ничего не пиши, – говорит Роб полушутя-полусерьезно и смущается, как человек, который сказал слишком много.
– Я и не собиралась о вас писать! Вы мне нравитесь! – говорю я. – Я пишу только о группах, которые мне не нравятся.
Роб озадаченно хмурится.
– О группах, которые тебе
Почему?