Стать японцем

Заимствуя модели западного телесного поведения и жертвуя многими своими обыкновениями, японцы, однако, не смогли отказаться от главного — поведенческой церемониальное™, которая обеспечивала дифференциацию (в своей основе конфуцианскую) общества по параметру статусности, гендерным и возрастным признакам. Именно верность церемониальное™ обеспечивала общественный порядок, иерархию и, в конечном итоге, управляемость государственным организмом. В этом внутрияпонском отношении поставленные цели оказались достигнуты, «внутренних врагов» и «подрывных элементов» в стране практически не находилось.

В то же самое время ни по каким другим «материальным» параметрам (физическая сила, рост, уровень, качество и продолжительность жизни, развитость промышленности, сельского хозяйства и науки) равенство с Западом обеспечено не было. И хотя по этим направлениям были достигнуты определенные успехи, длительность процесса выводила японский дух из себя. В связи с этим основной дискурс тоталитарной эпохи состоял в отмене «низкой» телесной материи и «подъеме» к духовности. Как это ни парадоксально, условием бытия такой духовности выступает размножение, увеличение количества молодых тел, которые и образуют «тело нации». В связи с этим государство приступило к проведению активной демографической политики, нацеленной на увеличение рождаемости. При приоритете количественных критериев забота о «качестве» тела японца оставалась на втором плане.

Из всех телесных параметров в тоталитарной Японии лишь цвет кожи по-настоящему продолжал сохранять актуальность. Японцы практически никогда не определяли свой цвет кожи как «желтый», но европейцы по-прежнему оставались «белыми». В данном случае это определение имело (приобрело) сугубо отрицательный смысл, сочетавшийся с такими «оскорбительными» характеристиками, как индивидуализм, стяжательство и отсутствие морали. Поразительным образом белый цвет перерастал в свою противоположность и трансформировался в черный — сияние, исходящее от японцев, должно было разогнать эту тьму.

Японцы воевали за освобождение народов Азии. На рисунках японских художников они представали как люди с цветом кожи намного более темным, чем у самих японцев. Сами японские солдаты отказывались признавать свою относительную природную темнокожесть и обычно заявляли, что загорели на солнце. В то же самое время можно встретить определение японцев как обладающих «красным сердцем», что являлось традиционным обозначением верности и честности¹²⁵. Цвет, таким образом, «загонялся» под кожу — туда, где увидеть его не представлялось возможным.

«Отрицание белого», которое можно видеть еще в эстетских произведениях Танидзаки Дзюнъитиро, было воспринято и военной пропагандой. Синтоистская церемония очищения (мисогй) всегда воспринималась как «приближение к белому», но теперь ненависть к нему достигла такого накала, что популярный журнал говорил в 1942 г., что это — ошибочное восприятие, а на самом деле цвет мисоги — красноватый, окрашенный кровью жизни¹²⁶. Японцы того времени воспринимали войну как очистительное средство. Война была призвана очистить Азию от колониализма, она должна была очистить и самих японцев.

Отлет духа от тела привел к игнорированию материальной стороны жизни и военным авантюрам. А это, в свою очередь, привело к бесчисленным жертвам (как среди самих японцев, так и среди их противников), то есть уже не к мыслительному, а к реальному «элиминированию» миллионов тел. Развязывание серии войн против Китая, Англии и США (и их союзников) имело в значительной степени не только (а может быть, и не столько) геополитическую подоплеку, которая представляется чрезвычайно шаткой (ввиду недостижимости поставленных целей, в чем отдавали себя отчет многие представители элиты), сколько желание изжить телесный комплекс неполноценности по отношению к западному человеку. Не сумев достичь с ним телесного равенства и будучи открыто дискриминируем (главным образом по цвету кожи, но и не только), японец того времени в значительной степени отказывается от телесного параметра сравнения и предпочитает говорить о «непревзойденном» японском духе, одним из главных параметров которого является готовность к смерти, т. е. к уничтожению (самоуничтожению) своего тела ради более «высоких» целей, переход в тот мир, где тёла и телесности больше не существует. Общепризнанным в мире символом этой войны стали камикадзе, но не будем забывать, что главным внутренним лозунгом последнего года войны стал призыв: «сто миллионов японцев — станем камикадзе» («итиоку токко»). Из сегодняшнего дня самоубийства камикадзе кажутся не только актом «героизма», но и актом отчаяния перед невозможностью победы и — в конечном итоге — невозможностью достижения равенства с Западом. Поставив поначалу цель достичь материально-телесного паритета с Западом, мэй-дзийская Япония превратилась в конце концов в Японию тоталитарную, которая содрала с души телесную оболочку, выдавая получившееся за «настоящего» японца.