В своих путевых заметках европейцы с возмущением подчеркивали, что крестьяне и представители городских низов работают полуобнаженными, что в японских банях практикуется совместное мытье мужчин и женщин. Это рассматривалось ими в качестве дополнительного свидетельства «отсталости» или даже «аморальности» японцев. Подобные инвективы были японцам малопонятны. Всеволод Крестовский, внимательный и тонкий наблюдатель, отмечал: «Нарушение приличий в общественной бане сочлось бы здесь величайшим оскорблением семейной чести и общественной нравственности, и совместное мытье происходит у японцев самым обыкновенным и серьезным образом, как и всякое другое повседневное, обиходное действие. Такая совместность не возбуждает в их помыслах никакой скабрезности, свойственной европейцам, и они даже понять не могут, что европейцы находят тут скандалезного»84.
Тем не менее чувствительность тогдашних японцев по отношению к западной критике была велика, что приводило к постепенному исчезновению (сокращению) публичных бань, где практиковалось совместное мытье. Тенденция к «сокрытию» тела была налицо. Однако в жарком и влажном климате заставить одеться крестьянина или чернорабочего было не так просто.
Тот же В. Крестовский описывал, как, несмотря на официальные запреты демонстрировать наготу, японцы во время отлива собирают съедобные ракушки. «Весь этот люд, и стар, и млад, засучив повыше штаны, а то и вовсе без оных, в коротеньких синих распашонках, с плетеными корзинами в руках, торопливо и весело отправляется на свой кратковременный промысел и целыми стаями усеивает на далекое расстояние все отмелое взморье... В прежнее время прибрежное население хаживало на этот промысел просто в костюме праотца Адама, но это очень шокировало леди Паркс, жену английского посланника, по настоянию которого правительство запретило ракушникам появляться на взморье без одежды»85.
Будучи «истинно» русским человеком, писатель не упускал случая «поддеть» англичан, однако в его оценке роли «леди Паркс» содержится важная догадка. До периода Мэйдзи Японию посещали почти исключительно мужчины. Теперь же в стране находились и европейские женщины. Их было немного, в основном это были жены своих мужей, занимавших заметное положение в обществе. Эти жены отличались европейской воспитанностью, образованием, христианскими ценностями и, следовательно, особой нетерпимостью ко всем проявлениям телесного. Их мужья в свою очередь считали, что нежные чувства супруг следует беречь. Когда в 1837 г. американский бриг «Моррисон» находился в бухте Урага, на борт корабля устремилось множество любопытствующих полураздетых японцев. Моряки вполне дружелюбно общались с ними и одаривали мелкими сувенирами, но ввиду «нескромного» вида японцев их не допустили в каюту, которую занимала супруга американского купца86.
Проблема требует специального исследования, но рискнем предположить, что женам находившихся в Японии европейцев принадлежит достаточно большая роль в «европеизации» облика японцев. Тем не менее, несмотря на все попытки правительства «одеть» простого японца, его усилия приводили лишь к ограниченным результатам. Еще в начале XX в. Г. Востоков отмечал, что «у японцев зрелище наготы не считается постыдным; на голого человека смотрят так же равнодушно, как на деревья, на небо, и никто не останавливает на нем своего внимания»87.
Предъявляя японцам претензии, европейцы не желали обращать должного внимания на то обстоятельство, что экспонирование обнаженного (полуобнаженного) тела имело ситуативный и социально обусловленный характер: высшие слои общества никогда не представали полураздетыми в публичных местах, в своем доме японцы не ходили раздетыми, не обнажались они и во время церемоний и отправления торжественных ритуалов88. Препятствием к крещению одного японца — адепта православия — являлось то, что он полагал: во время обряда он должен войти в купель обнаженным, а это стыдно89.
Европейцам нравились японские женщины, однако «весенние картинки» (сюнга) подвергались ожесточенной критике со стороны европейских носителей христианской морали. Правда, некоторые из них с умилением писали, что спокойное отношение к наготе свидетельствует о «неиспорченности», о том, что они живут в «золотом веке» и даже в «раю». Американец Эрнест Феноллоса (1853—1908), знаменитый коллекционер и знаток японского искусства, не обинуясь утверждал, что неиспорченные японцы, в отличие от развратных французов, равнодушны к женской наготе: «Они не могут понять, как изображение такой обычной вещи, как женщина, может так воодушевлять ее иностранного обладателя. Но они в состоянии понять, что любое художественное или же фотографическое неоправданное изображение наготы не имеет за собой ничего, кроме отсутствия морали»90. Однако таких людей, как Феноллоса, на Западе было мало.