Стать огнем

– Кто из наших-то своих дитёв недокармливает? – насторожилась Парася.

– Я не про коммунарских детей, а про тех, что были в одной деревне… в одной из российских губерний, позвольте не уточнять.

– Так оно в Расее, – перевела дух Парася, которая, как все коренные сибиряки, сызмальства впитала: Сибирь и Расея – отдельные территории.

– Справедливости ради, – продолжала Ирина Владимировна, – следует заметить, что большинство моих нынешних учеников особого рвения к учебе не выказывают. В то время как Дмитрий и Василий не просто смышлены, они обладают отличной памятью и зачатками крайне важного качества – интереса к познанию.

– Это вы про кого? – не поняла Парася.

– Ваши сын и племянник. Мальчики Медведевы.

– Степа говорит, что в образовании – сила.

– Степан Еремеевич совершенно прав.

Парася разделяла точку зрения свекрови, Анфисы Ивановны: мальчика нужно вырастить крепким и выносливым, научить быть сметливым хозяином. Он должен будет кормить свою семью, помогать родственникам-лишенцам, преумножать богатство, которое оставит наследникам. Школьные науки, грамматики с географиями, в этом никакой пользы не дают. Однако оспаривать слова Степана или вот теперь учительницы Парася не смела.

– Не будете возражать, если я с Василием осенью займусь… развитием… подготовкой к школе? – запинаясь, спросила Ирина Владимировна.

– Ежели Степа одобрит.

Степан одобрил горячо и со многими благодарностями.

В конце лета младших Медведевых отвозили в Погорелово, погостить у стариков. Бабушку Тусю они обожали. Туся их защекотывала с прибаутками, вечерами пускала к себе в кровать и рассказывала волшебные сказки.

Запах старой избы, в которой утром пекли хлеб, перина бабушкиной постели, сначала воздушная, а потом из-за твоего ерзания сбившаяся, и уже ребрами чувствуешь остов кровати, запах самой бабушки – пота рабочего, трав луговых, льняной рубахи, вытащенной из сундука, собственный запах – еще не просохших после мытья волос… И кажется, что искусанные комарами, в красных пятнышках запекшейся крови ноги, которые так приятно чесать огрубевшими пятками, тоже источают слабый дух весело проведенного дня – и все под урчание бабушки, рассказывающей сказку про могутного богатыря. Бабушка Туся задремывает, но если ее в бок пнуть: «Дальше!» – не обижается, продолжает рассказывать, с того места, которое уже было, не со второго подвига богатыря, а с первого…

Это останется с Митяем и Васяткой на всю жизнь. Они не будут помнить, как выглядела бабушка Туся, и запахи – старой избы, свежего хлеба, бабушкиной перины, своих покусанных комарами ног – забудут. Иногда повеет вдруг знакомым, непонятно знакомым… Сохранится нечто общее, неуловимое и в то же время стойкое, как клеймо на сердце.

У бабушки Анфисы в доме было совсем по-другому. Хотя мальчишек все любили и баловали: тетка Нюраня, шебутная, быстрая, вечно занятая, дядя Аким и дядя Федот, похожие на ожившие коряги, Василий Кузьмич, доктор, который разговаривал сам с собой, дедушка Ерема – добрый затейник, построивший сказочный дом, где здорово играть в прятки. Но была еще бабушка Анфиса. Очень большая, великая. Ростом не выше дедушки или тети Нюрани, но все равно какая-то громадная. И злая. Васятку не трогала, а на Митяя шипела:

– Ишь, греховное отродье, как зацветилось. Черт любит краситься. Васятка, ты этому выродку не верь, он жизнь мою загубил.

Митяй, привыкший к своей исключительности, к тому, что надо переждать, пока тобой восхищаются, пугался. Васятка бабушку Анфису, которая ему на ухо жарко шептала про какой-то клад, про то, что он мал, но потом оценит, невзлюбил именно за то, что она Митяя обзывала выродком и пинала. Могла изо рта Митяя кусок пирога выхватить и Васятке сунуть:

– Тут с начинкой, выродок, конешно, себе отхватил, а тебе припек да горбушки!

Если бы не тетя Нюраня и дедушка Еремей, неизвестно, каким кошмаром обратилась бы для них бабушка Анфиса.

Нюраня, руки в бока, хитро спрашивает:

– Вы думаете, она Баба Яга? Дык вы настояшших ягинь не видывали!

Шмыг в куть – и выскакивает оттуда простоволосая, всклоченная, лицо сажей перемазано. Кричит, что она главнейшая Баба Яга и сейчас их на паужину схрумкает. Митяй и Васятка врассыпную, Нюраня за ними гоняется – весело!

Дедушка им вырезал фигурки Бабы Яги и Черта Лысого. Недолго куклы продержались, потому что сражались, управляемые братьями.

Они не будут помнить лиц бабушек: доброй Туси и злой Анфисы. Они были еще слишком малы, когда бабушки были живы, а сельское летнее приволье было насыщено играми, беготней – не до скуки и размышлений-запоминаний.

Но в их ночных кошмарах, быстро забываемых, надолго поселятся образы старух; одна суетливая, добрая, вторая – сильная, умная, грозная и желающая их погубить.

Камышины