Статьи 1995-1997

Что же мы видим сегодня? Без крика и выстрелов, обнимаясь с русскими генералами, приходят потомки гауляйтеров, и им на блюдечке подносят заводы и морские пароходства, прииски и нефтепроводы. Запад до сих пор не может понять, что происходит, и даже боится брать эти подношения — в истории такого не бывало. А русские юноши щеголяют в майках с надписью CIA, т.е. ЦРУ. Даже в США не найти парня, который нацепил бы такую майку, а в Европе это вообще исключено, репутация этого ведомства шпионов и убийц везде черна. Это — майка, выпущенная для русских, они жаждут падения предельного. Они просят не просто колонизовать их, но еще и унизить, потоптать. И ведь уже при первых поездках Горбачева Запад предупреждал древней чеканной формулой: «Рим предателям не платит!». А нам и не надо, мы бескорыстно, мы еще сами приплатим.

Над этим нашим свойством много думал Достоевский. Он предполагал, что за этим желанием испить чашу унижения стоит страсть к самоочищению. Ведь раньше Россия выходила из таких кризисов духовно окрепшей, переплавленной, и совершала новый взлет. Но каждый раз это — смертельный риск. Так Святогор соблазнился, улегся для пробы в гроб — и крышка приросла. Не помог и Илья-Муромец.

Сегодня соблазн антипатриотизма укрепляют «культурными» средствами. Суть всей антисоветской кампании, если ее поскрести, была антироссийской («антиимперской»). Ненависть к Сталину питалась не ГУЛАГом, а тем, что при нем возродилась и окрепла держава, империя — стала не по зубам Западу «извне». Сталина и даже Суворова с Кутузовым быстро проскочили, и главным объектом атаки стали две «фатальные ошибки», которые и предопределили сущность России: принятие христианства от Византии, а не с Запада, и решение Александра Невского — дать бой тевтонам. Сколько скрежета зубовного вызывают у наших западников эти два события, задавшие России ее путь как державы-Евразии.

Сегодня, впрочем, этот скрежет меньше выплескивается в массовую печать, идеологи предпочитают пошуметь о величии России, но как будто нарочно шутовски, неуклюже. Под крики «Долой империю!» вытащили имперского орла — уместен ли он именно сегодня? Зачем эти издевательские возгласы: «Россия обречена быть великой державой»? Кто их выкрикивает? Тот, кто передает иностранцам контрольные пакеты акций нашей авиационной промышленности, построенной буквально на костях наших отцов. Кажется, молчали бы, никого уж не обмануть. Давайте и разберемся, без обмана и без гнева.

На днях на ТВ была беседа о патриотизме с молодежью. За всех говорил один парень, мысль простая и ясная: «Я бы любил Родину, если бы и она любила меня». А в чем же он видит ее любовь? Не в том, что она дала ему простор, дала язык и предание, Пушкина и Гагарина, что старуха на улице называет его «сынок». Нет, он хочет верного, рыночного обмена: «я — тебе, ты — мне». И Родина ему недоплатила — машин не было в свободной продаже, и он не успел купить, а теперь тем более не купишь, цены кусаются. Так что Родину ему любить не за что. При этом щека у него нервно дергалась, и в глазах была тоска. Думаю, все нутро его бунтует против теории, которую он слепил в своем демократическом уме.

Что же так щемит сердце? Почему так страдают старики? Хотят ли молодые проникнуть в это страдание, услышать его через рок-музыку? Да, многие хотят. К ним и обращаюсь. А многим это страдание не только непонятно, но даже и противно. Что ж, насильно мил не будешь. Любовь к Родине — таинство, как и всякая любовь. Рассудку не подвластна. По рассудку с Родиной можно торговать: я тебе лояльность и налоги, ты мне комфорт и кусочек твоей силы. И на этих началах можно ужиться. Это — патриотизм рассудка, патриотизм выгоды. Но это — о другом. Мы здесь говорим о чувстве.

Но о чувстве Родины в целом можно сказать в стихах или в песне. А мы попробуем разобраться в прозе, из чего это чувство складывается. Понять, какие удары это чувство разрушают, против чего мы должны защищать его. Ведь и самое сильное и глубокое чувство можно разрушить — сколько любящих семей разбили умелые клеветники! Давайте вспомним, как возникла Россия и ее ядро, ее держатель — русский народ. Верность этому главному и есть патриотизм сердца. Смените это главное, и даже если останутся прежние названия, это будет уже не Россия, и моя душевная связь с этим чем-то новым утратится. Мне станет все равно, где жить (да и жить ли вообще).

Конечно, этот корень, это главное — есть бессознательное, «невыражаемое». Анализ его — некоторое насилие, «мысль изреченная есть ложь». Но осторожно можно приблизиться, даже и в прозе.