Статьи

Книги эти были заурядны – каких десяток на дюжину. Их можно было без раздражения и скуки прочитать, но, во всяком случае, они не приглашали себя перечитывать. В них не было смерти и жизни, не было Чуда.

Конечно, существует закон, согласно которому одну хорошую книгу может написать любой умный человек. Но в чуть большей или чуть меньшей степени это всегда книга о жизни данного человека, и опирается она на конструкты, известные ему лучше других. В "Дне триффидов", напротив, использовался опыт, "перпендикулярный" всем нашим представлениям о реальности.

Гораздо позже я узнал, что Дж.Уиндем никогда не претендовал на что-то большее, нежели сносное владение литературным ремеслом. Он не выделялся даже на довольно-таки сером общем фоне британской научной фантастики (в которой за всю эпоху между Г.Уэллсом и К.Пристом проявилось лишь одно значимое имя – Артур Кларк – и было создано не более пяти произведений, представляющих интерес, включая в это число рассказы)[2].

И вся эта история о вкладе некоего Уиндэма в английскую литературу осталось бы абзацем в унылом обзоре школьника, если бы не одно "НО" – квалифицированные английские читатели не подозревают о существовании в их литературе великолепного фантастического романа "День триффидов".

Потому что на английском языке такого романа нет.

Хотя есть, конечно, некий текст с этим названием. С идеей ужастика, снабженного не слишком удачными экскурсами в социологию и психологию. А нам, на русском – нравится! Мы читаем и вспоминаем, что в бытность в КЛФ могли бы дерзновенно и плодотворно поспорить о самосогласованности модели общества в романе и о могущественных эффектах языка.

2

Что-то похожее, но не в столь резкой форме, случилось и с двумя другими романами: "Саргассы в космосе" и "Экспедиция "Тяготение" – попавшими волею составителя в этот сборник. Все они замечательны тем, что вкусно читаются: сюжет бодро тянет за собой, а смущающие аналитиков передержки "моделирования миров" с удовольствием обсуждаются в компании – но уже после прочтения книги до конца. Спору нет: "Саргассы в космосе" представляют собой образчик сугубо развлекательной фантастики и, отнюдь, не наполнены новыми смыслами. Роман, однако, увлекает читателя, заставляя его глотать страницу за страницей в предвкушении очевидной, в общем-то, развязки. И, закрыв книгу, хочется сразу же взяться за продолжение приключений доблестного экипажа "Королевы Солнца". За продолжениями дело не станет, но, увы, они будут скучны и рассчитаны на читателя, интеллектуальный возраст которого не превышает двенадцати лет.

В отличие от "стереотипной" Э. Нортон[3], Хол Клемент, едва ли не единственный в наши дни представитель сугубо научной, "жюль-верновской" фантастики, никогда, ни в одном своем произведении не бывает тривиален. Книги его могут быть использованы (собственно, неоднократно и были использованы, например, автором этих строк) в качестве беллетризованных учебных пособий по физике, химии, биологии. Намного хуже обстоит дело с историей, социологией, психологией, и, наконец, с чисто литературной стороной текста. "Машины в книге – прямо как живые…// Жаль, что о людях так сказать нельзя".

И опять перед нами "феномен единственной книги": подобно тому, как "Саргассы в космосе" резко выделяются среди остальных произведений Э.Нортон, "Экспедиция "Тяготение" – единственный роман Х.Клемента, выходящий за рамки "познавательного чтения для юношества".

"Проблема перевода" или "полупроводниковая" модель Культуры

1

Все три романа объединяла личность переводчика – С.Бережкова. Много позже я узнал, что эта фамилия была одним из псевдонимов А. и Б. Стругацких.

Здесь важно подчеркнуть, что в Советском Союзе была создана великолепная школа перевода – во всяком случае, с английского языка. А поскольку по идеологическим соображениям книг западных авторов выпускалось очень мало (так, например, за весь 1973 год в свет вышли всего два томика "зарубежной фантастики" общим объемом где-то около 40 авторских листов), у издательств была возможность поддерживать очень высокий "средний уровень" качества перевода. Я привык к этому уровню, знал, на какой высоте находится "планка", ждал от переводчиков квалифицированной работы (но, отнюдь, не литературных чудес), и серьезного значения личности автора перевода не придавал. Сакраментальная формула: "переводчик в прозе – раб" представлялась мне само собой разумеющейся.

Прорывом в новое измерение стала блистательная работа М.Демуровой над "Алисой…" Л.Кэрролла. В "литпамятниковском" издании (кажется, 1979 года) М.Демурова раскрыла общую схему, если не детали, своего подхода к английскому тексту. Тогда и начали вырисовываться контуры нетрадиционной – лежащей на стыке лингвистики, психологии и социологии – научной задачи, которая потом получила название "проблемы перевода".