Статьи и проповеди. Часть 11 (09.03.2016 — 17.08.2016)

Из слова «Владимир» пучком торчат смыслы, вырастают, как ростки из одного корня. Например, он был очень грешный человек. У нас в традиции впоследствии возникла идея, что святым надо быть с самого детства. Родился, мамкину сиську по средам не брал, в пятницу тоже не брал, молился с детства, с детьми не играл, не баловался. Потом лет в 10 в монастырь пошел, лет в 20 — на столп, потом в Царство Небесное. И мы привыкли к этому некоему стандарту святости, а на самом деле всё бывает по-другому. Вначале было иначе.

Владимир очень грешный человек. Он человек, который аккумулировал на себе грехи своего народа. Он многоженец. Он ярый, сильный, гневный, хитрый. Человек страшный. Стоять перед ним и разговаривать с ним, наверное, было до поджилок страшно любому, кто был под его властью. А потом — переворот, но не личный, как у Ольги. Вот бабка его Ольга совершила личный, внутренний переворот, и это никак не отразилось на ее стране, в макромасштабе. Она молилась — народ не молился. Она веровала — народ погибал в безбожии. Она знала, что есть иной мир и там есть Христос, а народ думал что-то свое, другое. А Владимир свой личный переворот соединил, срифмовал с переворотом во всей стране. А это что? Это Киев, Новгород, Псков, Владимир на Клязьме, Владимир в Украине, Владимир Волынский… (Москвы тогда еще не было.) Обширная территория до самого Крыма. Это могучая, большая страна, засеянная большим народом, который он собрал весь в кучу и решил всех привести к Богу.

Действует закон: Богу нужен один, чтобы привести к Богу многих. Я могу созреть для Бога, но нет условий, чтобы я к Богу обратился. Никто не сказал, никто не прочитал, никто не проповедовал, не позвал, не научил. Я — открытый для Господа, но живу в стране, которая для Господа закрыта. Так мы и умираем. И так тянутся поколения. Вдруг Владимир открывает двери людям для принятия христианства.

Владимира упрекают, что он крестил людей волюнтаристски: «А ну-ка пошли! Кто на Днепр не явится, тот мне не друг». Но нужно заметить, что вслед за Крещением Руси очень быстро появляется монашество. Как поэзия — высшая форма существования языка, так монашество является высшей формой существования христианства. Это люди, желающие исполнить Христовы заповеди буквально, они не имеют на земле никаких сродников и связей, которые бы их держали больше, чем Христос. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37). Монахи всё это восприняли сердцем. «Отдай всё, и следуй за Мною» монахи приняли сердцем. Монахи — это люди, которые пытаются практически исполнить Евангелие.

У нас, на Руси, появляется Евангелие тут же, сразу после Крещения Руси. О чем это говорит? О том, что Крещение Руси, независимо от того, как оно производилось, в каких формах, какими методами, нашло глубочайший отклик в сердцах людей и люди тут же отдали Богу свое сердце. Появились сотни монахов. Да каких монахов! Киево-Печерская лавра X, XI, XII веков — это лавра, повторяющая все подвиги отцов, живших в Палестине, Сирии, Египте в V—VI веках. Затворники, столпники, подвижники, молчальники, чудотворцы, целебники, прозорливцы… Откуда они взялись в этом диком народе, который только-только принял христианство? Откуда? Оттуда, что сердце приняло. Киево-Печерская лавра явно доказывает: народ не под насилием принял христианство. Народ был готов к христианству. Народ хотел иных рубежей, просторов, перспектив. Владимир дал ему это.

Владимир искал веру. Искать веру очень тяжело. Сегодня соблазн возвращается к нам в жизнь, потому что люди выбирают сегодня: «Может быть, иудаизм мне принять? Там много всякого. Красиво, мудро, древнее, хорошее, освященное. А может быть, мне принять ислам? Тоже не глупые люди, тоже дисциплинированные, умные, читают. И храбрые, и многодетные…» Владимир стоял перед таким выбором.

А вот христианство. А какое христианство? Католики, православные, протестанты? А какие католики? Какие православные? Какие протестанты? Много всего. Сегодня мы несем на плечах бремя вопросов, которые нес на себе Владимир. Владимир имел острый ум. Он был человек сильный, харизматичный, хитрый, увертливый, выносливый, в мести — злой, в наслаждениях — ненасытный, с тяжелой рукой и с большим характером. И вот вдруг на него легла плита ответственности не за себя, не за тех, кто живет вместе с ним, а за всю страну на долгие-долгие столетия. Он почувствовал тяжесть исторической ответственности за то, что происходит сейчас с ним и здесь, и начал думать. Начал сравнивать, спрашивать, посылать людей, то есть предпринял аналитический труд и сбор информации, а затем и глубокое сердечное размышление. «Куда идти мне? А раз мне, значит, и всем со мной. Я пойду, и вы пойдете. Не пойдете — вы не мои. Не мои — так вон отсюда».