Статьи и воспоминания

— Пойдешь домой и сделаешь то же самое в присутствии своих родителей, — сказала она мне строго. Вряд ли я тогда понял педагогическую направленность приказания, но воспоминание об этой встрече с сурово-недоступной начальницей у меня осталось на всю жизнь.

В нашей школе были заведены уроки пения. Ими руководил Мушел Лазаревич Агаян — сын известного писателя Хазароса Агаяна. Уроки пения давались раз в неделю и заключались в разучивании русских, армянских и грузинских народных песен, которые мы с большим удовольствием распевали под аккомпанемент старенького пианино, на котором играл наш учитель.

Преподавание в школе велось на русском языке, которым я уже тогда владел свободно. Дома у нас говорили по-армянски. Когда родители хотели поговорить по секрету от детей, они переходили на азербайджанский, который знали хорошо, так как оба выросли вблизи Азербайджана. Русским языком я овладел на улице, а затем в школе.

В пансионе я проучился два года, после чего поступил в первый класс Коммерческого училища, которое находилось на улице Пески (сейчас в этом доме помещается районный Совет и ряд других учреждений). Здесь я учился до седьмого класса включительно, то есть до отъезда в Москву.

Конечно, сквозь призму времени многое в жизни моей и моих близких той далекой поры видится, наверное, значительно романтичней и одновременно проще, чем это было в действительности. Был ли я хорошим, послушным сыном? Не доставлял ли я своим уже тогда строптивым характером неприятных минут родителям и школьным учителям? Думаю, на этот вопрос следует ответить: да, доставлял. И все же со всей объективностью должен сказать здесь, что и в семье, и в школе, и на улице общепринятые правила поведения я выполнял без особых нарушений. В Коммерческом училище, как и ранее в пансионе С. Аргутинской-Долгорукой, я учился с охотой, в основном на «пятерки». Проказничал, но в меру, участвовал в школьных шалостях и драках, но до хулиганских поступков дело не доходило. Вспоминаю, когда к власти пришли меньшевики, уже в старших классах мне приходилось быть свидетелем довольно неприятных сцен: великовозрастный ученик, услышав от педагога оценку «двойка», преспокойно вытаскивал револьвер и демонстративно начинал его чистить. Перепуганный преподаватель поспешно исправлял «двойку» на «тройку».

Из школьных похождений запомнился случай, когда по сговору мы, ученики пятого класса, однажды встретили учителя немецкого языка коллективным мычанием. Так мы стояли с закрытыми ртами и гудели на одной ноте, пока взбешенный педагог не вылетел пулей из класса, а через несколько минут вернулся в сопровождении директора. Всем нам порядком досталось...

Был я драчуном-петухом, нередко приходил домой с фонарем под глазом. Однако среди моих сверстников это считалось в порядке вещей, и никто ни на кого всерьез не обижался. Один из моих соклассников, восемнадцатилетний силач Махарадзе, «шефствовал» надо мною в стычках с ребятами.

Русский язык у нас преподавал учитель по фамилии Смирягин, который явно недолюбливал «туземцев» и поэтому ставил мне «четыре» по устному и «три» по письменному. По остальным предметам я получал «пятерки».

В период моего учения в Коммерческом училище дела в мастерской моего отца шли все хуже и хуже. Объясняется это, очевидно, общим снижением жизненного уровня в связи с начавшейся первой мировой войной. Еще за несколько лет до того отцу пришлось ликвидировать писчебумажную лавку, сильно сократилось количество заказов в переплетной мастерской. Один из основных помощников отца — старший брат Вагинак уехал из Тифлиса в Екатеринодар (ныне Краснодар), где обзавелся собственной семьей. Брат Сурен, окончивший в 1908 году Тифлисскую русскую гимназию, в том же году уехал в Москву.

Беззаботный мальчуган, каким я был в ту пору, я все же не мог не замечать следы постоянной тревоги на лице моего отца, не мог не ощущать признаки нужды, надвинувшейся на нашу семью.

Еще в разгар первой мировой войны, когда при молчаливом согласии кайзеровской Германии правительство Оттоманской империи организовало варварское массовое уничтожение армянского населения Западной Армении, многие армянские семьи бежали из Тифлиса на север, в Россию. Весной 1915 года, гонимые паническим страхом, наши отец и мать вместе с двумя младшими сыновьями, бросив на произвол судьбы квартиру со всей обстановкой и переплетную мастерскую, пустились в долгий путь, на Кубань, в Екатеринодар, где жил Вагинак. Это были страшные дни, полные тревоги, морального и физического напряжения. Достаточно сказать, что почти весь путь, в том числе через всю Военно-Грузинскую дорогу, мы прошли пешком, неся на себе какой-то жалкий скарб...

Перед моими глазами встают картины бесчинств на улицах Тифлиса немецкой солдатни, прогуливающихся по Головинскому проспекту надменных офицеров вильгельмовской армии.. Позже, когда немцев сменили англичане, на Великокняжеской улице, неподалеку от нашего дома, в здании мужской гимназии расположился отряд индусских сипаев, с которыми мы, мальчишки, вели своего рода «обменные операции».