Статьи и воспоминания

«Баллада» — произведение гимнического характера для баса и симфонического оркестра. Другое произведение, законченное недавно, — Фортепианная соната в трех частях. Несмотря на академичное название этого сочинения, мне кажется, что и в нем переданы какие-то характерные черты нашей советской современности, прежде всего жизнерадостность, целеустремленность. Я искал здесь новые, острые ритмы, которые составляют для меня живой пульс музыки. Но по своей фактуре Соната несколько отличается от других моих произведений большей прозрачностью и легкостью звучания.

О том, что уже создано, будут судить слушатели. Передо мной же — новые работы. Сейчас инструментую Рапсодию для скрипки с оркестром, одновременно пишу Рапсодию для виолончели с оркестром. Мое заветное желание — создать произведение, посвященное подвигу первого космонавта Юрия Гагарина. Помню, что в знаменательный день 12 апреля я находился в Берлине, в Государственной опере, среди своих немецких друзей. Все кругом поздравляли меня как советского художника — представителя великой державы, осуществившей вековую мечту человечества. Волнующие переживания этого дня я надеюсь отразить в музыке.

«Музыкальная жизнь», 1961, № 15

[О балетах]

Мне особенно близок стиль красочно-виртуозного письма, в котором преобладает импровизация, свободное соревнование солиста-виртуоза и симфонического оркестра. Поэтому я так охотно в свое время работал над тремя инструментальными концертами — для фортепиано, скрипки и виолончели. Они посвящены первым исполнителям — Льву Оборину, Давиду Ойстраху и Святославу Кнушевицкому. А несколько лет назад я решил вновь создать подобную триаду, избрав на этот раз форму одночастных концертов-рапсодий, и посвятить их новому поколению виртуозов. Как известно, два первых концерта уже исполнялись, а третий я только что написал.

Много трудных и радостных минут довелось мне пережить при постановках моих балетов «Гаянэ» и «Спартак».

Я стою за симфонизацию балета. Этот принцип отстояли в нашем искусстве и Чайковский, и Глазунов. Однако некоторые балетмейстеры считают возможным в соответствии со своими режиссерскими планами кроить музыку либо требовать дополнений. Чаще всего это резко нарушает цельность произведения и логику симфонического развития. Но должен сознаться, что одним из таких «дополнений» оказался «Танец с саблями».

«Культура и жизнь», 1967, № 9

*

Балет сначала производил на меня такое же впечатление, какое он производит на тех обывателей, которые не видят в нем настоящего искусства, настоящих чувств. Так было до того, как я в первый раз увидел Галину Уланову в «Бахчисарайском фонтане». Кажется, это произошло в 1935 году, в ложе против сцены сидел Ромен Роллан. Тогда Уланова потрясла всех, в том числе и меня. Несколько позже я смотрел ее в «Жизели», и в сцене сумасшествия у меня на глазах появились слезы — до того она была трогательна. Вскоре после этого мне предложили писать балет для Кировского театра. Сначала я колебался, но когда попал за кулисы и вошел, если так можно выразиться, в лабораторию балетной жизни, то проникся еще большим уважением к артистам. Я понял, что это огромное искусство, очень большой и сложный труд. Они, балерины и танцовщики, любезно и безмятежно улыбающиеся публике со сцены, напряжены порой до предела, пульс у них доходит почти до двухсот. Я знаю, как им трудно!

Постепенно я убедился, что балет — глубокое, выразительное, красивое и облагораживающее искусство, вызывающее прекрасные, добрые чувства. И — полюбил балет. Первая моя работа в этом жанре называлась «Счастье» и была написана к декаде армянского искусства в Москве в 1939 году, вторую — «Гаянэ» — я закончил уже во время войны, а третий балет — «Спартак» — завершил в 1955 году.

«Музыкальная жизнь», 1970, № 3

*

— Ваш излюбленный жанр?

— Инструментальная музыка и балет. Меня привлекают большие полотна. В них есть возможность больших построений и широкий простор для мечты, фантазии. А балет нравится мне еще и тем, что это наиболее выразительное, на мой взгляд, искусство, позволяющее передавать малейшие нюансы человеческих переживаний. Это как в немом кино. Будучи бессловесным, оно требует от актера исключительного мастерства, чтобы зритель мог понять его, потому что в титрах всего не скажешь.

Свой первый балет «Счастье» я написал к декаде армянского искусства в Москве в 1939 году. За это произведение получил высокую награду — орден Ленина. Через некоторое время ленинградские либреттисты К. Державин и И. Анисимова предложили мне интересный сюжет. Новый балет я назвал «Гаянэ». Мне нравится это имя. В нем слышится музыка, оно олицетворяет для меня женственность, внутреннюю красоту и силу.