Статьи и воспоминания

Вторая часть[8] — Анданте — носит характер траурного шествия. В качестве второй темы использован мотив, напоминающий известный средневековый хорал «Dies irae» («День гнева»). Скорбные рыдания, доходя до предела, перерастают в яростно звучащие голоса гнева и мести.

Мне не хотелось, чтобы слушатели искали здесь конкретных иллюстраций нечеловеческих страданий, причиненных советским людям фашистскими извергами. Но я не могу не признаться, что, когда писал это Анданте, предо мной вставали трагические картины фашистских зверств.

Третья часть — Скерцо — вносит некоторую разрядку после драматического напряжения первых двух частей. Однако жизнерадостная музыка прерывается пронизывающим все Скерцо характерным мотивом, говорящим о настороженности. Средний эпизод третьей части, написанный в импровизационной манере, отличается напряженным мелосом.

В финале (четвертая часть) художественный замысел произведения находит свое завершение. Идея утверждения жизни, ее светлого начала воплощена здесь в своеобразной симфонической оде.

Я придаю Второй симфонии большое значение в своей творческой биографии. Если Первая симфония, написанная десять лет назад, завершила ранний этап моего творчества, то новая симфония как бы обобщает тот период творческой деятельности, который начался сочинением Фортепианного концерта. В ней появился целый ряд новых черт как в интонационном отношении, так и в манере письма, структуре и инструментовке.

«Литература и искусство», 1944, 8 ноября

[О речитативах и фугах для фортепиано]

...Фуги для рояля — это, пожалуй, мой первый опыт. Хронологически он уходит... в глубь двадцатых годов. В то время я еще учился в Музыкальном техникуме у Михаила Фабиановича Гнесина, и меня очень занимала проблема, которая, кстати, не оставила моего воображения до сих пор, — как вместить в строгую баховскую полифоническую форму всю гамму чувств народов Востока. Я написал тогда семь фуг для рояля. Весьма возможно, они были несовершенны. Но сейчас, обратившись к ним снова спустя четыре с лишним десятилетия, присмотревшись к ним, так сказать, глазами зрелого музыканта, я пересочинил кое-что и не без удовлетворения ощутил, что в некоторых фугах очень явственно проходят облюбованные мной в жизни интонации. К фугам я написал семь речитативов и должен вам сказать, что к такой форме я еще не обращался.

«Вечерняя Москва», 1972, 28 мая

Концерт для виолончели

Моей ближайшей задачей в 1944 году является сочинение концерта для виолончели с оркестром.

С этим инструментом связаны для меня и некоторые биографические моменты: когда я начал учиться музыке, первое знакомство с ней я получил через виолончель. Особая трудность создания концерта для виолончели (по сравнению со скрипичным концертом) связана с низким регистром этого инструмента и необходимостью его выделить как солирующий на фоне оркестровой звучности. Возможно, здесь следует искать новых тембровых возможностей и оркестровых красок.

В наступившем году я буду работать также над новым балетом по заказу Комитета по делам искусств.

Если бы мне удалось найти хорошее либретто на актуальную тему, я бы охотно поработал над созданием советской оперетты.

В мои творческие планы входит и сочинение нескольких массовых песен и произведений для духового оркестра.

«Литература и искусство», 1944, 1 января

«Баллада о Родине»

Я уверен, что советский художник всегда стремится идти в ногу с временем. Его всегда волнуют грандиозные свершения нашей эпохи, когда самые прекрасные мечты становятся реальностью. Именно таких произведений, в которых были бы отражены наши героические будни, ждут от композиторов слушатели. Мне кажется, неправильно считать, что современность может быть отражена только в программной музыке. Нет! Суть во внутреннем содержании, в жизненности мыслей и чувств, которыми согрето то или иное произведение.

Недавно я закончил два сочинения, очень различных по своей форме, но близких по духу и настроению. Одно из них — «Баллада о Родине». Надо сказать, что не так-то просто найти стихотворный текст, который можно органично слить с музыкой. Ведь часто бывает, что стихи сами по себе хороши, но не ложатся на музыку. Тем отраднее было обнаружить в журнале «Огонек» стихотворение ростовского поэта Ашота Гарнакеряна, привлекшее меня своим патриотическим пафосом, широким дыханием, напевностью. Поэтому я трудился над «Балладой» с настоящим увлечением: хотелось выразить в музыке гордость за славные дела нашей великой Родины; хотелось, чтобы слушатель вместе со мной окинул единым взглядом героический путь побед, пройденный нашим народом под руководством ленинской партии. Когда я работал, передо мной возникали и картины прекрасной природы моей родной Армении, ее горы и озера, освещенные ярким солнцем.