Статьи и воспоминания

О музыкантах-учителях, друзьях и коллегах

Из воспоминаний о Н. Я. Мясковском

Как бежит, торопится время! Уже много лет нет с нами незабвенного Николая Яковлевича Мясковского. И все же прошедшие годы, богатые событиями, не заслонили от нас облик этого удивительного художника, человека редких душевных качеств. Мясковский жив в нашей памяти. Более того, с годами мы все сильнее ощущаем дыхание его мудрой и прекрасной музыки, с волнением открываем в ней сокровенные глубины, которых, быть может, прежде не замечали.

Наследие Мясковского огромно. Многие симфонические камерные и вокальные произведения композитора, его блестящие критические статьи (кстати, почему бы не издать их отдельным сборником — это ведь образцы музыкальной публицистики!), наконец, архивы, дневники, письма пока еще мало известны нашей музыкальной общественности.

Жизнь и творческая деятельность Мясковского неотделимы от всей истории советской музыки. Выдающийся композитор, педагог, общественный деятель, он являл собою тип советского художника, живущего жизнью народа, страны, своего времени.

Конечно, о Мясковском будут со временем написаны серьезные исследования. Но их пока мало. Поэтому на всех нас, близко знавших Мясковского, лежит большой долг. Мы должны — каждый в меру своих сил — рассказать о крупнейшем советском композиторе нашим современникам, нашим потомкам. Пусть ничто не будет забыто. Нам дороги и ценны не только творческие заветы Николая Яковлевича, но и дорог он сам, его личность, важны малейшие подробности его жизни, позволяющие приоткрыть внутренний мир композитора.

Вот почему я решаюсь опубликовать мои краткие заметки о Николае Яковлевиче Мясковском, хотя они неизбежно отрывочны и, конечно, не претендуют на законченность и полноту.

*

Знакомство мое с Мясковским произошло в 1929 году, когда я, только что окончив Техникум имени Гнесиных по классу композиции профессора М. Ф. Гнесина, поступил в Московскую консерваторию. Еще до того, как я познакомился с Николаем Яковлевичем, я много слышал о нем, знал его музыку. Для нас, молодых музыкантов, имя композитора было окружено своего рода ореолом. Мясковского почитали и уважали — без преувеличения — все. Даже из беглых замечаний педагогов, из отрывочных разговоров на концертах, в консерватории возникало представление о его незаурядной личности.

Стоило ли говорить, какой великой честью считалось учиться у него! Такой мечтою был охвачен и я, но, правду говоря, не верил, что она может когда-нибудь осуществиться. Я только однажды признался в этом В. В. Держановскому, который был ко мне дружески расположен.

Зимою я заболел, надолго слег в больницу. И вдруг мои друзья принесли известие о зачислении меня в класс композиции Н. Я. Мясковского — известие, помогшее мне сильнее всех лекарств.

С первых же занятий у Николая Яковлевича меня покорила необычная, лишенная всего обыденного обстановка. Приходя к Мясковскому, мы словно переступали порог, за которым нам открывался во всем своем величии, сложности, увлекательной красоте мир музыки, до этого любимой нами слепо. Николай Яковлевич учил культуре композиторского труда и попутно знакомил нас с многими явлениями классического и современного искусства.

Мясковский никогда не подавлял студентов своей творческой волей. Он вел себя с нами как равный с равными, был чрезвычайно вежлив и предупредителен. Он не допускал фамильярности, обращался ко всем ученикам на «вы», называл их по имени и отчеству.

Была ли у Мясковского законченная педагогическая система занятий? Вряд ли. Скорее всего он следовал определенным общим принципам.

Уроки его в разное время и с разными студентами проходили непринужденно, подобно импровизации, но в них всегда ощущалась направляющая мысль педагога.

Хорошо помню, как Николай Яковлевич оценивал новое сочинение. Для него было чрезвычайно важно узнать прежде мнение самого студента. С этого он нередко начинал свой разбор произведения. Он уважал мнение студента, даже если с ним не соглашался. Постепенно мысль Николая Яковлевича проникала в глубь композиции, схватывала все ее особенности. Он не признавал «гладких», ловко скроенных произведений, написанных по инерции и лишенных свежей мысли. Даже в самой небольшой пьесе он прежде всего отмечал те штрихи, которые выражали индивидуальность студента. Шероховатости письма, неизбежные в стадии роста и формирования композитора, его не пугали. Мясковский обладал редкой для педагога способностью просто, убедительно говорить с молодым композитором о таких важных вещах, как идейная направленность творчества, соотношение содержания и формы.

На уроках он высказывался скупо, даже как-то робко, но именно это заставляло нас быть начеку, запоминать самые незначительные, казалось, замечания.

— Вот здесь у вас форма что-то... — Николай Яковлевич всматривался в ноты, потом вдруг добавлял:

— Впрочем, возможно, я ошибаюсь...

И шел дальше. А студент должен держать ухо востро: раз Мясковский задумался, значит, что-то здесь неладно...