Статьи из газеты «Известия»

Революция была для него последним шансом, отсрочкой самоубийства; в марксизме он ничего не понимал и им не интересовался, Ленина воспринимал поэтически и метафизически, а может ли что-нибудь быть дальше от истины? Ленин — самая антипоэтическая фигура русской истории, сугубый прагматик с эстетическими вкусами провинциального прогрессивного педагога. Революционная утопия Маяковского — стерильная, безжизненная, похожая на операционную, что в «Летающем пролетарии», что в «Клопе»,- как раз и была такой реанимацией: хирургической операцией над умирающим. И умирающий протянул еще 13 послереволюционных лет, продолжая писать самоубийственные стихи вроде газетных или рекламных, но оставляя и хронику этого самоубийства — в гениальных трагических автоэпитафиях вроде «Про это», «Юбилейного» или «Разговора с фининспектором о поэзии». Какое там у Маяковского жизнеутверждение? Задушенный хрип, закушенный крик: «И когда это солнце разжиревшим боровом взойдет над грядущим без нищих и калек…». Ничего, да? — для двадцать шестого года…

Это великая поэзия. Но приемлема — и понятна — она только для тех, кто родился с таким же клеймом. Их всегда немного. Они не поставят Маяковскому в вину его эскапады (по нынешним временам весьма умеренные), лояльность (быстро исчерпавшуюся) и некорпоративность в отношениях с коллегами (всегда взаимную). Истинный продолжатель Маяковского — не тот, кто пишет лесенкой или лозунгами, а тот, кто считает себя изначально неправым и неуместным; но сегодня, кажется, таких почти не осталось — потому что не осталось людей с аристократическим сознанием, «последних представителей», революционеров из дворян. Истинный наследник и прямой ученик Маяковского — не Бродский, конечно (как полагал Карабчиевский в хлесткой, но неглубокой книге), а Слуцкий, сошедший с ума. Слуцкий, вечно казнившийся за то, что другие с легкостью себе прощали.

Беда России как таковой и российской поэзии в частности, разумеется, не в том, что «буйных мало». Она — в том, что мало неправых, то есть сознающих себя таковыми. Все правы, всем хорошо. Потому и звучит отовсюду сплошное «Покушайте» вместо «Послушайте».

14 апреля 2010 года

Восстание овощей

Детская литература отметила на этой неделе две скорбные даты: ровно сто лет назад, 21 апреля 1910 года, в Коннектикуте умер Марк Твен, автор лучшей детской книги XIX столетия, из которой, по мнению Хемингуэя, выросла вся американская литература,- саги о Томе Сойере и его уличном дружке Гекльберри Финне. А тридцать лет назад 14 апреля в Риме умер Джанни Родари — создатель самой популярной революционной сказки ХХ века, истории о приключениях Чиполлино и возглавленном им бунте демократически настроенных овощей.

Марья Розанова в автобиографической книге «Абрам да Марья», готовящейся ныне к публикации, высказывает парадоксальную, но справедливую мысль: советская власть всем опытом доказала, что слова важнее дел, а эстетика превалирует над этикой. Она беспрерывно делала черные дела, но говорила при этом прекрасные слова,- и поколение, воспитанное этими словами, выросло идеалистическим. В советской практике гуманизм, справедливость и равенство были большой редкостью и осуществлялись главным образом на экспорт — в помощи африканским сиротам, в борьбе за права палестинского народа и черной Америки, в защите диссидентов Анджелы Дэвис и Леонарда Пелтиера; однако советская пропаганда, а в особенности детская литература неустанно проповедовали культ деятельной взаимопомощи, сочувствие бедным, необходимость помогать слабым, а уж как отстаивались демократические ценности! И все это настолько заслонило реальную практику СССР, что многие и поныне ассоциируют эти 70 лет с защитой обездоленных и неравнодушием к проблемам ближнего.

Том Сойер и Гек Финн — спасители негра Джима, враги рабства и противники воскресной школы с ее фарисейством — были лучшими друзьями советской детворы. А уж мальчик Чиполлино, чье горе луковое за всех обездоленных было так понятно моим ровесникам, тиражировался в миллионах пластмассовых и резиновых экземпляров, присутствовал в каждой детской, писклявенько пел в мультфильмах о доброте и трудолюбии итальянского народа: «Я веселый Чиполлино, вырос я в Италии, там, где зреют апельсины, и лимоны, и маслины, фиги и так далее». Сегодня, конечно, Чиполлино заслонил Карлсон, а Гека и Тома — Поттер, но память о героях Твена и Родари впечатана глубоко. Когда московские власти расселяли и фактически уничтожали муромцевскую дачу — о домике кума Тыквы вспомнили даже те, чье детство пришлось на постсоветские годы.