Статьи из газеты «Известия»

Простите меня, украинские друзья,- хотя большинство моих украинских друзей мыслит сходно: с отходом от России на Украине не прибавилось ни свободы, ни терпимости. Местничества - да, национального чванства - разумеется, ограниченности - еще бы! Помимо множества российских грехов, которые мы все охотно и горестно признаем, есть у нас несомненное достоинство - нас много; у нас большая территория, история, культура и огромное разнообразие типов. Так вот, свободна не та страна, в которой свободнее (или грязнее) выборы, и даже не та, в которой меньше мешают прессе. Свободна, во-первых, та страна, которая просторнее, а во-вторых, та, у которой больше навык сопротивления (иногда пассивного, в форме простого ухода народа из-под государства). В России, будем честны, есть куда уйти; и навык такого ухода огромен и неистребим. Пространство - это ведь не только территория. Это свобода маневра, переезда, перемены, это огромное эхо, сопровождающее каждое слово, это сила общественного мнения, которое в России куда более значимо, чем кажется. Словом, наше сближение на руку решительно всем: и жителям Крыма, которые по-прежнему зависят от российских курортников, и интеллигентам обеих стран, и производственникам, и флоту, и церкви, и оппозиции (чем еще питаться?!). Не нужно оно по большому счету тем, кому дорог духовный провинциализм,- то есть закомплексованным мелким наполеончикам, страшащимся любой конкуренции.

Но их мы уж как-нибудь того. Вместе легче чи не так?

27 апреля 2010 года

От благодарных толстяков

10 мая, в день 50-летия со дня смерти Юрия Олеши, на Новодевичьем кладбище открылся обновленный памятник автору «Зависти» и «Трех толстяков».

Олеша не оставил потомков, могила его пребывала в запустении. Он и школы не создал: единственный ученик и подражатель - Виктор Дмитриев, который даже подписывался «Кавалеров» (фамилия героя романа «Зависть». - «Известия»),- застрелился в 1930-м. Да и трудно подражать Олеше: стиль копировать бессмысленно - слишком индивидуален и закончен, остается эпигонствовать. А развивать его мысли - себе дороже. В рамках советской парадигмы (пусть насильственной, уродливой, но другой не было) Олеша уперся в тупик, в глухую стену, отступать от которой можно только назад. Произошло это уже в 1927 году, в котором, собственно, советская литература и прервалась до самой оттепели. «Зависть» обозначила неразрешимую коллизию: распад нации на Бабичевых и Кавалеровых. В 20-е годы победил Бабичев. Оказалось, что жить в его мире невозможно. В 90-е годы победил Кавалеров. Оказалось то же самое.

Чтобы понять коллизию «Зависти», надо находиться вне ее, смотреть сверху. Идеология ни при чем. Признаком здоровой, сложной, развивающейся системы является то, что она никого не отвергает, кроме явных преступников; не делит людей по принципу нужности-ненужности, провозглашая одних героями, а других - отбросами. Первый симптом болезни - вытеснение целой категории населения в разряд нежелательных элементов; их можно называть «бывшими», «лишними», «попутчиками» - не суть. Просто их не надо. Критерий произвольный: он может быть имущественным, национальным, идеологическим и т. д.- вплоть до образовательного ценза. Просто одна часть общества - и, как правило, немаленькая - вдруг понимает, что все ее умения больше не пригодятся; что ее могут терпеть из милости, но лишь до поры, когда окончательно отвердеет новый порядок. Потом он будет дряхлеть, размягчаться, усложняться - но до этого надо дожить. Иногда для доживших это оказывается непосильным стрессом, порукой чему - пять «сердечных» смертей, почти одновременных: 1957 - Луговской, 1958-й - Шварц, Зощенко, Заболоцкий, 1960-й - Олеша.