Статьи из газеты «Вечерняя Москва»

Сегодня народ готов терпеть, когда его называют коллективным Шариковым. Он отлично знает, что с этого нижнего «до» начинается путь к верхнему «ля» патриотического самоподзавода: да, мы такие, и именно поэтому всему остальному миру сейчас станет жарко! Жириновский тонко играет на ненависти-зависти своего электората к загранице: умные уехали. Ну и пусть уехали! У нас тут все ДРУГОЕ. Мы тут себе сейчас устроим правильную жизнь, без всяких Преображенских, которым больше всех надо. Если кто из Преображенских еще не спрятался, мы не виноватые. И — три-четыре… Страну очень хотят превратить в империю Шариковых. Чтобы постоянно внушать: никакой другой власти вы не достойны. Не развиты. Не доросли. Сами хотите в стойло. Вот и получайте стойло. Они, наверху, отлично умеют внушать нам, что мы «сами хотим» всего. И что нам виднее. И грабежа в девяностые сами хотели, и заморозка сегодня тоже хотим — как будто у населения не осталось уже ни глаз, ни ушей, ни памяти.

Они уехали…

Но тут уж я — далеко, конечно, не Преображенский ни по интеллекту, ни по происхождению, — хочу возразить Владимиру Вольфовичу. Уезжала из страны отнюдь не только духовная элита — точней, уезжала лишь часть элиты, довольно специфическая. Ехали либо те, кому уж вовсе ни при каких обстоятельствах не находилось работы в условиях так называемой демократии (физики-теоретики, биологи, филологи — все, кроме прикладников), либо те, кто давно был ориентирован на отъезд и в «этой стране» никак себя не видел. Таких было много, Россия над этим поработала — она вообще не самая ласковая мать для умных и деятельных своих сыновей, но дуракам от нее достается ничуть не меньше. Трудная страна, что говорить. Но как раз довольно значительная часть научной и художественной элиты никогда не была ориентирована на отъезд — до такой степени держалась она за эту землю, что физики шли в предприниматели, а филологи — в учителя или в торговцы, и вовсе не потому, что на Западе они никому не были нужны. На Западе, если хотите знать, все нужны. Там каждый на что-нибудь сгодится, лишних солдат в армии не бывает. И не надо думать, что каждый отъезжант обязательно проходит в Штатах или в Австралии этап посудомойства или проституции: это наследие советской пропаганды семидесятых годов, когда еврей из роскоши превратился в средство передвижения и население помаленьку ломанулось из Отечества в первую же приоткрывшуюся щелочку. Всем нашлось бы место, даже если бы в один прекрасный день разъехалась вся Россия, включая сельскую, провинциальную, все быстрее теряющую человеческий облик, несмотря на стремительный рост ВВП.

И тем не менее очень многие — не уехали; я склонен считать, что это позиция достойная. Конечно, когда в восьмидесятые годы некоторые отъезжанты стали наезжать в гости, они даже и с весьма высоких трибун говаривали: все, кто остался, — рабы. Все, кто выживал при этой власти, — ее союзники. Позиция понятная: если ты уехал, всегда хочется оправдать этот выбор, доказать его единственную правильность. Многие и до сих пор доказывают — сами себе.

…а мы остаемся

И не надо думать, что уезжают только лучшие. Уезжают очень часто — слабейшие, те, кому невмочь оставаться под гнетом российских обстоятельств и сохранять верность себе.

В России осталось очень много народу, и многие из оставшихся благополучно состоялись — и как ученые, и как писатели, и как исполнители классической музыки. У них хватило мужества преодолеть как либеральные, так и тоталитарные гипнозы. И приравнивать их всех — нас всех — к Шариковым… это увольте, господа.

Если вы хотите здесь установить режим, идеальный для быдла (которым вы все втайне считаете избравший вас народ), — попробуйте. Очень может быть, что у вас получится, — но это будет далеко не так просто, как вам рисуется. За время вашей власти — сначала якобы либеральной, теперь перекрасившейся, а в смысле презрения к народу абсолютно неизменной, — тут успело вырасти поколение, умеющее преодолевать трудности, а не бегать от них. И те, кто не уехал тогда, — уж как-нибудь не уедут и теперь; еще наивней думать, что они эмигрируют на кухни.

Есть, конечно, вариант — и он вероятен, нечего прятаться, — при котором отъезд окажется единственной альтернативой аресту или погрому. Тогда, конечно, бежать придется — это будет уже не добровольный выбор участи, а единственное спасение. Но ведь и до этого надо довести. Надо превратить страну в стадо, а это тоже не самое простое дело. Ибо несмотря на наличие в стране достаточного количества врунов, манипуляторов, упомянутых профессиональных патриотов с четырехструнными балалайками и самых пещерных националистов языческого толка, — в ней преобладает талантливое, умное и человечное население. Россия прошла через страшный соблазн — соблазн отъезда; это сегодня страна НЕУЕХАВШИХ.