Статьи из журнала «Компания»

Завести ребенка — значит некоторым образом представлять себе будущее страны. Рожают там, где верят в завтрашний день; где могут купить квартиру; где есть надежда на вертикальную мобильность и окружающую стабильность… Ради четырех тысяч рублей может родить только алкоголичка, которой похмелиться не на что. Надо чувствовать, что ребенок твой нужен стране. А как уверишься в этом, когда и родитель не больно-то нужен? Когда в том же самом Послании вторая главная тема — враждебное окружение, от которого нам обязательно надо спасаться? Ясно же, почему стране нужны дети. Президент так и сказал: армия — полтора миллиона, а воевать некому. Правда, он имел в виду боеготовность. Но, поскольку отмена отсрочек случилась только что и была, кажется, не последней, — ясно, что не в одной боеготовности дело. Служить некому. У меня, честно говоря, давно уже есть ощущение, что России не нужно особенно много населения — трубу обслуживать хватит, и ладно. Но тут выясняется, что трубу надо еще и защищать. А для этого требуется несколько больше народу, чем для разведки недр и их последующего опустошения.

Собственно, меня пугает не только тот факт, что кадры востребованы сегодня главным образом в армии. Меня пугает то, что никакого нового смысла для увеличения рождаемости никто так и не придумал. Ребенок — это, как хотите, ответственность, и я должен представлять, в какой мир его привожу. А приводить его в мир, полный конфронтаций, скучный и демагогический мир современной России, где нет ни чувства всенародной солидарности перед лицом новых испытаний, ни сколько-нибудь внятных правил игры, — мне лично совершенно неохота. Я не уверен, что в мире тотального лицемерия, где ни одно слово не равно себе, а залогом процветания является лизательская верность под псевдонимом «государственничество», ребятам будет так уж комфортно. И в то, что наши дети будут счастливее нас (любимое обещание всех российских правительств), — я верю не особенно, поскольку моим родителям это тоже говорили. И счастливее я пока только в том отношении, что не живу в коммуналке. Я уже поучаствовал в приросте российского населения. Дочери моей предстоит через год поступать в институт, который, сколько я могу судить об отечественном образовании, подготовит ее к чему угодно, кроме реальной жизни, и не гарантирует никакого трудоустройства. Сыну пока восемь. И лет через десять, если мы все доживем, ему предстоит защищать Родину, у которой весьма приблизительные представления о собственных принципах, но неизменно твердая уверенность в своем величии. Последние пятнадцать лет русской жизни были неуклонной деградацией всего и вся, кроме свободы торговать и торговаться, и что-то я пока не вижу, чтобы эта тенденция переломилась. Разве что за детей стали больше платить.

Но это, наверное, за вредность.

12 мая 2006 года

№ 414, 15 мая 2006 года

Плач апельсина

Можно выгодно продать девяносто девять клонов «Кода да Винчи», но ни к чему, кроме дискредитации идеи, это не приведет.

В последнее время все чаще сетуют на измельчание кинематографа, оскудение литературы, нищету общественной мысли и прочие симптомы конца света. При всем своем эсхатологическом мышлении рискну утверждать, что ничего страшного не происходит. Современному человеку элементарно некогда быть великим.

Толстой написал «Войну и мир» потому, что мог пять лет не думать о хлебе насущном. Почти вся русская литература была создана людьми праздными, свободными от ежедневного труда. Мне возразят, что Достоевский сочинил «Игрока» за сорок дней и вообще не вылезал из долговой кабалы. Но Достоевский здесь, скорее, исключение, и вдобавок лучшие свои вещи — «Братьев Карамазовых» или «Бесов» — он писал все-таки в относительно спокойной обстановке. Кто бы спорил! Полная праздность вредна, она расслабляет и лишает тонуса, — но паузы, проколы, прогулы, как называл их Мандельштам, художнику жизненно необходимы. Найти идеальное соотношение между трудом и праздностью — нелегкая задача для художника, но без этого, как ни крутись, не состоишься.

К сожалению, к руководству культурой и у нас, и во всем мире уверенно пришли менеджеры, что, впрочем, случилось не вчера. Стоит сегодня появиться интересному тексту, перспективному автору, значимой тенденции — и менеджер, успевший первым, покупает автора с потрохами, заставляя его ставить найденное на поток. Тексты начинают производиться с компьютерной скоростью и минимальным участием души. Нужен титанический талант, чтобы при такой эксплуатации выдавать разнообразие, и столь же титанический дух, чтобы отказаться от соблазна: ведь менеджеры заботятся и о том, чтобы автор не получал слишком больших гонораров за каждый отдельный текст! Ему платят именно за регулярность их появления.