Вот я и думаю: утвердить свой позитивный имидж в глазах мирового сообщества на самом деле очень просто. Для этого вполне достаточно помочь человеку, который — согласен он с твоей политикой или нет — составляет славу твоей страны. Ее большому поэту и крупному культуртрегеру. Иной вопрос, захочет ли Кормильцев принять помощь от сегодняшнего государства Российского. Это его частное дело и личный выбор. Но давно пора подумать о создании всенародной, негосударственной, общественной организации, которая могла бы помогать нашим гражданам, оказавшимся в беде за границей. Эта же организация могла бы распределять и анонимную помощь больным детям, чтобы опять-таки не отдавать святое дело в частные, не всегда чистые руки. Мы нуждаемся в некой общественной инстанции, которая могла бы спасать лицо страны. Ибо и государство, и частные благотворители у нас скомпрометированы давно.
Не может такого быть, чтобы один из самых честных, умных и талантливых людей России был до такой степени не нужен Родине. Пушкин не был таким уж фанатом самодержавия, однако Николай I платил его долги — ибо считал себя государем-рыцарем. Лицо государства определяется не тем, сколько у него придворных трубадуров, а тем, как это государство бережет своих лучших людей, согласных или несогласных с ним. И тот факт, что представители российского посольства не бросились помогать Кормильцеву в тот самый день, когда стало известно о его госпитализации, — говорит о России куда больше, чем все выпуски пропагандистского канала Russia Today.
К сожалению, Россия остается Родиной-матерью только для тех, кто нравится нынешним мужьям этой Родины. Для всех остальных она мачеха. Как хотите, а что-то здесь не так.
Лицо Родины
Сходя с трапа в аэропорту Домодедово или Шереметьево после долгого международного перелета, всякий гражданин России испытывает непроизвольную радость. «Но Родина есть предрассудок, который победить нельзя», — сказано у Окуджавы, и возразить нечего. Жив, не разбился, долетел, снежком пахнет, дома ждут, сейчас будем раздавать конфеты и сувениры — словом, есть, есть чему тихо порадоваться. Но уже через десять минут возвратившийся гражданин начинает тихо стервенеть, потому что Родина показывает ему лицо.
Я не уверен, правда, лицо ли это. Я видел глаза Родины и улыбку Родины, и это всякий раз выглядело совершенно иначе. Но если не лицом, то чем же встречать иностранца и уроженца, пересекающего твою границу? Не могу же я допустить, что ко мне нарочно поворачиваются задом, «чтобы никто уже надежды не питал»? Полагается все-таки в первые минуты продемонстрировать самое характерное и дорогое. И тут выясняется, что самое дорогое и характерное в нашем случае — это полнейшее неумение организовать любой процесс, недоверие ко всякому, кто к нам приехал, и тотальная убежденность в том, что как бы мы себя ни вели — все нам сойдет с рук, потому что мир нас обязан терпеть любыми. Это наиболее неприятные черты русской ментальности и политики — и уже в аэропорту они явлены нам с обескураживающей полнотой.
На границе сидят тетки в погранцовской форме, тетки усталые, злые, раздраженные, грубо мнущие твой паспорт в безжалостных руках; тетки без тени сострадания и уважения, стыдящиеся улыбнуться или просто взглянуть на тебя по-человечески. Самый большой дефицит в России — человеческий взгляд. В наших климатических условиях, где само небо редко озаряется солнечным просветом, такая хмурость поистине непозволительна, но мы все время стараемся сделать другому хуже. Не сказать, чтобы во Вьетнаме, откуда я прилетел на этот раз, жилось сильно лучше, нежели в России. Но пограничник, представьте себе, улыбнулся мне и даже подмигнул. Типа — добро пожаловать. Неужели нам настолько никто не нужен?
Не помню, чтобы даже в суперподозрительных Штатах меня досматривали и проверяли документы дольше двух минут. На Родине мне случается ждать и по пять, а уж как придирчиво рассматривают паспорта гостей — вообще молчу. При этом возникает длиннейшая очередь, поскольку из пяти приграничных кабинок работают три, а еще трое погранцов весело курят неподалеку, усмехаясь по адресу терпеливо ждущих лохов. Кто-то возмущается, требует начальника смены — почему, мол, трое работают, а трое нет? И начальник смены, молоденький капитан с каменным лицом, выходит и говорит, что так надо. «Так надо, понимаете? Это же не мы решаем». И уходит, ничего не изменив. И по спине его видно, как страшно он доволен собой.
Он имеет право на самодовольство, поскольку только что продемонстрировал еще один лик Родины. Точнее, сразу два. Первый: «Это не от нас зависит». И второй: «Так надо, и вдаваться в объяснения мы с вами не намерены». Я понимаю радость этого капитана. Пришло его время. Сегодня так, как он, ведет себя все население Родины, от которого хоть что-то зависит, — от продавца до пограничника. Вероятно, это и есть суверенитет в действии.